Глава 7
Из прихожей донёсся громкий стук в дверь. Над столом вспорхнула птица Тишина. Бутан посмотрел на сержанта, на часы. Стрелки показывали без пяти три. Кряхтя, Татарников встал и пошёл открывать дверь. Герман и Андрей вышли следом. Клацнул проворачиваясь замок, открылась дверь, и в доме услышали радостный крик Макса Трунёва:
— Тук-тук, кто в тереме живёт?! — он был пьян, весь в снегу, но счастлив. — Пустите меня переночевать?!
Гостя пустили. Женщины прилетели в прихожую, запричитали «Как ты добрался? Да ты весь промок! Давайте его к теплу скорее!»
Макс всех отпихнул и попросил «плацдарм для интервенции». Плацдарм ему предоставили, но лучше бы сразу помогли раздеться. Пуховик он снял нормально, но когда нагнулся расстегнуть молнию на зимних сапогах, то упал. Раз пять он падал, матерился, вставал и опять падал. В итоге, сел на пол и спокойно сделал своё дело. Потом достал из внутреннего кармана пуховика очки, нацепил на нос, и прошлепал в зал, оставляя тёмные следы на полу от мокрых насквозь носок. На все заботы женщин отвечал «Ща, камин всё высушит и душу согреет».
Посадили Макса на стул Германа, поближе к огню. Сам Герман принес из кухни табуреточку и сел возле Татарникова. Сергей заинтересованно посмотрел на новоприбывшего. Отметил лысину, которую не могла скрыть суперкороткая стрижка, натёртости от очков на носу. Серый джемпер откровенно натянут на животе, черные брюки с едва заметной двойной стрелкой, которая появляется при глажке в спешке. Макс был пьян, но не сильно. Скорее, измотан долгой ходьбой по сугробам. Его голубые глаза смотрели через стекла очков внимательно, словно проверяли на достоверность мир вокруг.
Наливая чай в приготовленную ранее кружку, Зинаида с нескрываемым удовольствием улыбнулась Бутану. Чаёвник-подтверждение пришёл!
Макс обвёл комнату взглядом, заметил Сергея. Поднял указательный палец на него и спросил, медленно произнося слова:
— А… ты… кто?
— Это вознесённый Мастер… — начала было Зинаида.
— Чо? Та-такой молодой?
Округлившиеся глаза Макса вопросительно обвели честную кампанию. Сергей улыбнулся в ответ. Макс, чуть наклонив голову вбок, всмотрелся в лицо Новеева.
— Чо, типа, возраст того, вернул?
Зинаида пододвинула варенье и бутерброды ближе к Максу.
— Ты чай-то пей, бутерброды ешь, а то совсем чужой стал. Всё «чо» да «чо». И как тебя Света отпустила такого «красивого» в ночь?
— А я сказал, чо мусор пошёл выкидывать, — ответил «красавец» беря бутерброд. — Не усидел. Как детей спать уложили… и не усидел.
Мария охнула, достала телефон и стала срочно звонить жене Макса, Светлане. Вышла на кухню и там сообщила о явлении её пропащего на квартире у Зинаиды. Успокаивала, соглашалась, просила не плакать, чтобы детей не разбудить. Когда вернулась в зал, увидела Зину вынимающую бутерброд из руки заснувшего Трунёва. Рядом столпились остальные, тихонько посмеиваясь над Максом. Он лежал на диване, запрокинув голову назад на боковушке, и выдавал трели обычные для китов под водой, но абсолютно уникальные для людей на диванах. Зинаида сбегала наверх за пледом и укрыла гостя, помогла удобнее лечь. Таинственные свисты и треск прекратились.
Уже в который раз за ночь все расселись по местам. Головы отяжелели, веки так и норовили сомкнуться. Часы показывали половину четвёртого. Стоило одному зевнуть, как все подхватили.
— Что-то вы раззевались, — усмехнулся Сергей. — Не пора ли поспать?
Предложение Новеева вызвало недоумение. Бутан угрюмо спросил:
— А как же ответы? Зря ждали?
За спиной Татарникова, спящий на диване Макс перевернулся со спины на бок и в полусне пробормотал:
— Там… в пуховике… вам…
— Чего-чего он сказал? — настороженно спросил Антохин. — Что-то про пуховик, про нам?
Зина сходила в прихожу и вернулась с мокрым пуховиком Макса. Развернула его, и все увидели пачку листов в файлике, торчащую из кармана. Герман вынул файлик, осторожно достал промокшую бумагу. Сон как рукой сняло. Все с интересом стали рассматривать листы выкладываемые Германом на столе. На первом красовалось название «Семь кругов ада».
— Что это? — почесав макушку, спросил Андрей.
— Что-то важное, — ответил Герман. — Мудрый Труня не носит всякую ерунду с собой.
Мария не стала напрягаться и спросила сразу у Новеева:
— Сергей, что это за бумаги?
Как всегда, Сергей одарил всех легкой улыбкой. Хлопнул ладонью по колену со словами:
— Опять двадцать пять! Мне казалось, кто-то ждал ответы.
Мария недоверчиво помотала головой. Зина подошла к Трунёву и тихонько спросила у него:
— Максик, что это за бумаги у тебя?
В ответ только лёгкое посапывание. Зина вернулась к столу и стала собирать листы.
— Я их сейчас утюжком проглажу, а то вот-вот развалятся.
Зина ушла, а Мария резко тряхнула кудряшками, подошла к Максу и толканула его в бок. Никакой реакции.
— Дай человеку поспать, Маш, — сказал Привалов. — Он пешком от моста до посёлка чапал. Устал, да и под «мухой».
— Скоро утро, все отоспимся. Я точно знаю, что он не просто так пришёл. Он ведь не хотел идти. Нет, надо выяснить, зачем он геройствовал.
И она стала трясти Макса. Ветер за окном взвыл, помогая Марии, стал бухать в трубу. Макс открыл глаза. Ошарашено посмотрел вокруг, проморгался.
— Гера, сделай, пожалуйста, чашку кофе, — попросила Мария. — Будем возвращать Труню в общество.
Мария помогла Максу сесть на диване. Укрыла пледом ноги. Татарников стоял рядом, помогал придерживать «пациента». Сергей подкинул дров в камин. Свежие полешки дали запах еловой смолы в комнату.
Вернулась Зина с отглаженными бумагами. Увидела пьющего кофе Трунёва, заулыбалась.
— Я не удержалась, пока гладила бумаги, пробежалась по листочкам. Очень вкусно написано.
— Эт ничего, — сказал Макс, по крохотному глоточку отпивая горячий кофе. — Вчера кое-что случилось… со мной.
Все заинтересованно посмотрели на Трунёва.
— Я уже давно крапаю рассказы. Чувствую иногда — надо разрядиться. Пар стравливаю.
Ветер стих, прислушался к словам. Вспомнились ему деньки, когда он тоже не знал куда себя деть. Так был наполнен запахами моря и лесов, что хотелось подарить их всем на свете. Рассказать, как здорово лететь с вышины и бить в море кулаком. Так, чтобы брызги вокруг мелким бисером, тут же хватать их и нести на берег. Далеко, туда, где и не видели моря никогда. И там бросить солёные капли в лицо какому-нибудь мальчугану, вроде Саньки. А потом смотреть на его частые и сильные вдохи, читая в широко открытых глазах «Море рядом? Это же чудо!» Какая разница: рядом море или далеко? Оно есть, оно прекрасно и каждый может нырнуть в него с головой. И в какую бы сторону ни пошёл путник, он всегда придёт к морю. Было бы желание идти.
— В последнее время что-то сильно меня прижало. На работе, со здоровьем, — продолжал рассказывать Макс, прихлёбывая из чашки. Сел по-турецки на диване, укрылся пледом до подбородка, одна только рука с чашкой торчит наружу. — Определённость куда-то исчезла. Вроде, как опоры не стало. Каждое событие можно растолковать и так, и этак. Ладно бы только эта беда, да только чувствую я, что все эти размышления — абсолютно лишний груз. Не хочу больше размышлять, искать суть вещей. Вот и начал писать рассказ про ад. Задумывался он как взгляд со стороны на возможность выбора. А получилось что-то совсем другое. Особенно, после вчерашнего…
Трунёв замолчал, пытаясь подобрать слово. Поискал глазами вокруг (что поможет объяснить?), цыкнул сквозь зубы и подытожил:
— Пчёлкина, ты давай, читай скорее. Там поймёте.
Зина взяла пачку рассказа, чуть отодвинулась на стуле, чтобы читать удобнее, с колен. Оглядела всех, заметила напряженный взгляд Бутана, весёлый прищур Новеева и сосредоточенные глаза Марии с Андреем. Герман сидел сбоку, его глаза Зина не видела, но чувствовала — тоже ждёт чего-то особенного.
— Да не тому ты душу, Зинуль, — проворчал Татарников. — Читай уже!
Под треск поленьев и гудение ветра в трубе Зина начала читать. Сразу померкли краски вокруг, внимание гостей улетело за смыслом, вплетаемым в слова.
Семь кругов ада
Что такое рай? Тёплое место, рождённое в мечтах. Хотел бы я вечность летать в райских кущах и играть на арфе? Никакого выбора — счастье по собственному приговору, навечно. Здесь теряется смысл доступный человеку, посему, обсуждать не хочется. Зато есть кое-какие мысли про ад. В его описаниях допущена вопиющая недоработка. Монета сверкает только одной стороной, а ведь ад — это не обязательно мучения. Мне представляется, что давным-давно, говоря «После смерти ты попадёшь в ад!», мы имели в виду всего лишь выбор. Так уж случилось, что люди при жизни частенько выбирают страдания, вот и ад приобрёл славу жутко некомфортного места. Но это не место — это ситуация, в которой надо сделать выбор.
Страдания или радость? Вот в чем ад. Его круги означают уровни осознанности, с которых срываются плоды выбора. Умирать не обязательно, чтобы попасть в ад. Думаю, с этим многие согласятся, и я говорю не только о духовно озадаченных.
С первым кругом знакомы все с рождения. Кто-то его понимает, кто-то нашёл пути сглаживания углов. Но едва начнёшь его осознавать, как тут же всплываешь во второй круг.
Итак, второй круг начинается с момента, когда вы точно начинаете улавливать вещи связанные с душой. Брюзжание разума уже не способно оттеснить на задний план факты, вы уверенно видите присутствие силы, направляющей жизнь. На каждом шагу встречаются знаки, вас атакует армия чужих мыслей, россказней. Океан новой информации обрушивается и начинает давить. Что выбрать? На прилавке разложены духовные практики, эзотерика, религии. Много всяких вариантов, подмесов. Коктейли довольно токсичны, поэтому хочется не прогадать и заняться действительно стоящим делом, а не блудить впотьмах, теряя года и зубы. В сторонке ковыряет пальцем в носу соблазн уйти от выбора, но он лишь мираж. Увы, миновать выбор невозможно. Зачем же было рождаться, если нет желания совершать выбор? Стоит на секунду осознать реальность души, как появляется новая точка отсчета в жизни. Всё, вы основательно вляпались во второй круг. Это почти смерть. Умирает старое представление о жизни. Это может быть очень больно. Все годы беззаветного самообмана — коту под хвост. Но может быть и повод для эйфории, как это произошло с автором этих строк. Открытие нового мира было удивительным, праздничным.
Третий круг — внезапно вы понимаете, что вопросы души теперь для вас самые главные. Всё измеряется и всё соотносится только с этим. Вы даже готовы на смерть ради духовного пробуждения. Для вас не остаётся никаких других интересов. Семейные ценности, мораль, здоровье, деньги — всё кажется не важным. Где та глуповатая суета, с которой вы принимали жизнь в первом круге? И куда делась наивная простота просиживания штанов во втором круге? Теперь каждый день воспринимается как пробуксовка. Жажда продвинутся на пути нестерпима. Разум выдаёт жвачку вроде: «Ах, мне бы в тибетский монастырь! К чёрту цивилизацию, к чёрту всё на свете! Хочу просветления, хочу…» А реальность вокруг не спешит реагировать. Создаётся впечатление о её полной неосведомлённости. Проскальзывание очевидно, понимание этого ввергает в муки, границам которых нет предела. Начинаются крайности, от медитаций до изнуряющих упражнений. Книги, семинары, споры в чудовищных дозах. Работа над собой принимает причудливые формы. Многообразие духовных путей способствует многообразию самоистязаний. Накапливаются усталость, болезни, конфликты с близкими людьми. Мешок разочарований растёт. Честно говоря, я не встречал людей в третьем круге, выбирающих радость. Мало с кем общался? Возможно. Да и как бы я вышел на радостных, если сам пребывал в состоянии «достижения просветления»? Сверлил башкой реальность, достигал. Энергии совершенно разные. Рыболов не видит лётчика. Но и тут есть одна замечательная вещь — возможность вывалиться в четвёртый круг.
В четвертом круге простой вопрос окатывает холодной волной: «На кой в монастырь?» Подцепленное когда-то семя осознания, что просветление естественным образом втекает в нас, где бы мы ни были, наконец-то проросло. Мы начинаем обращать внимание не на внешние декорации (монастырь, гуру, практика), а на себя. Источник изменений внутри каждого. Никуда не надо ехать, никого не надо допрашивать, издеваться над собой духовными практиками тоже не надо. В этом круге ада поджидают особо ненасытные страдания. Отказ от действий по достижению цели немыслим с точки зрения разума. Всё человеческое естество вопиёт о необходимости каких-то действий. Борьба — это старая энергия, испытанная и понятная, а потому комфортная. Отказ от борьбы и желание её усилить — вот противоположные движущие силы торнадо, который разметёт весь привычный уклад жизни. Здесь радости не найти. Но если выбор склонится к отказу от борьбы, то тут же освободившаяся энергия подарит лагуну покоя. Из этого тихого уголка происходящее видится яснее. А там и до радости рукой подать.
В этом круге становится заметно, как повышается чувствительность. Сюжет новостей или поворот в фильме вызывают слёзы на глазах. Раньше такого не было. Красота природы становится понятней. Внимание начинает цеплять звуки, рождающиеся в теле. Не просто урчание голодного желудка, а шелест в ушах, звук дыхания. Звон в груди временами такой мощный, что даже странно: почему раньше не замечал? Всё тело чувствуется яснее, будто сорвалось мутное покрывало. Треск в суставах, боль, усталость, вечная сонливость — понимаются чётче, но от этого не становятся мягче. Только надежда на времена, когда тело перестроится на новую энергию, даёт сил для прохождения времени перестройки. Да, надежда — великая штука.
Но всё это пустяки по сравнению с болтовнёй разума в голове. Раньше вы не обращали внимания, какие многотомники чепухи проносятся в голове за сутки. Конечно, первое желание после осознания масштабов интервенции — избавиться от мыслей совсем. Искоренить как класс, или хотя бы извести до редких джинов, всплывающих в голове по требованию, если потереть переносицу, как лампу Алладина. Жестокие битвы разворачиваются. До сумасшедшего дома рукой подать. Пользуясь своей силой творца, вы привлекаете помощь в борьбе с мыслями. Попадаются книги — покупаете, мелькнёт семинар — идёте учиться. Вот где адское пламя, вот где муки постоянные и днём, и ночью.
Ещё здесь есть храм. В центре стоит помост со штангой. На грифе только замки, а блины двумя равными кучками лежат рядом. Плющ тонкими костями опутал штангу, закрыл блины листвой. Рядом с помостом, на мраморном полу раскиданы книги и журналы. На обложках довольно весёлые (как теперь ты уже понимаешь) названия: «Самоучитель иностранного языка», «Как добиться успеха», «1000 полезных советов» и прочая навигационная литература. Стены уклеены записками с примерно одинаковым содержанием: «нужно сделать …», «надо успеть к …», «обязан…», «будь сдержанным», «следи за собой» и прочая чушь. Собственно, стены и крыша храма сделаны из папье-маше, склеенном из таких записок. С точки зрения борца, записки выглядят толковым подспорьем. Так и подмывает убрать плющ, собрать книги и навести порядок. А из энергии отказа от борьбы записки не видны совсем. Исчезают стены, помост и прочий мусор. Появляется музыка. Храм исчезает, открывается небо, бескрайние просторы, свежий ветер. Для кого-то это не менее ужасно, чем бушующий океан. Разум орёт: «Это ловушка!» Нет сил сделать шаг. Можно простоять некоторое время в храме и ничего не делать. Но это не выход. Стены постепенно сомкнуться, крыша придавит. Выбор всё равно придётся сделать: или укреплять стены, или выйти в неизвестность.
Хотел было на этом месте остановиться и с чувством выполненного долга объявить об отсутствии дальнейших знаний. Но, оказалось, кое-что уже просматривается.
В пятом круге опадает последняя позолота с указателей мест, на которые раньше хотелось хоть одним глазком посмотреть, а сейчас и даром не нужны. Трясина экстрасенса, зыбучие пески магии, тихий омут внутреннего безмолвия — всё это просто детский сад, средство отвлечься на год или пару жизней. Вы осознали, всплакнули по старым пупсикам и пошли дальше. Вы окончательно повернули внимание на себя. С одной стороны, прогресс очевиден. Реальность начала отвечать так, что кроме как чудом не назовёшь. Но всё как-то скомкано, кусками, не всепоглощающе. Внезапно, вдруг, нахлобучило понимание общности всех кругов осознанности. Чёткой границы нет. Это как у дерева: ветви растут ярусами, и если вы забрались повыше, то это не значит, что нижние ветки перестали существовать. Всё тут и всё единое целое. Ни один из кругов не оставлен. Есть повод почувствовать отчаяние от кажущейся пробуксовки в несколько лет.
Добавьте к этому боль расставаний. Родные люди отдаляются, кажутся неинтересными. Ты видишь их неосознанный вампиризм, следование догмам. Тебе хочется им помочь, но ты уже понимаешь, что это не в твоих силах. Каждый делает свой выбор. Очень больно видеть, как они строят стены и пытаются пробить их головой. Это невозможно вытерпеть. Остаётся только один выход — подняться над человеческим. В это время рвётся человеческая нить. Реально больно. Повышенная чувствительность позволяет более полно прикасаться к чувствам других людей. От этого ещё больнее. И продолжающаяся перестройка собственного тела добавляет остроты в ощущения.
Когда-то, в голове крутилась мысль о том, что наступит время прощания с родными и близкими. Вот, это время на пороге. Вроде всё, как и прежде, все рядом, все улыбаются, но разделение уже произошло.
Главная примета пятого круга — мир вокруг стал серым. Прежние энергии выцвели, а полная реализация себя ещё не произошла. Цвет возвращается в мир, когда сознание сплетается на текущем моменте. Внимание не в будущем, не в прошлом. Вы понимаете глупость попыток найти покой в мечтах о грядущих днях. И желание перебирать прошедшие годы тоже отвалилось сухой веткой. В сухом остатке жизнь сейчас. Только здесь краски возвращаются, плюс четкость картинки усиливается. Но всё это так неустойчиво, уплыть за мыслями вверх и вниз по реке времени очень просто. Опять возвращается серость, опять неудовлетворение собой.
И появляются претензии к надежде. Она уже не греет, надоела и натёрла мозоли в особо узких местах. Вы задумываетесь: на что бы её променять? Ответ приходит сразу, не зря же варились долгие годы в бульоне просветления! Но как обрести эту уверенность в себе, без сомнений и оглядок? Как вызволить в себе этого неугомонного творца? И опять ответ уже известен — позволением. Ситуация подленькая. Солидный капитал ответов есть, а фактов их обналичивания нет. Это изводит душевные силы в тлен. Ещё чуть-чуть и проще будет закрыть глаза навечно.
Шестой круг открылся. Я поймал его сегодня за хвост. Он лежит сразу за первым опытом единения с собой. Опыт неожиданный, грандиозный. Я постоянно вспоминаю эти несколько секунд. Было одновременно два сознания: одно человеческое и над ним что-то невероятно большое и это тоже был я. Себя я узнал по аромату мягкости, весёлости, полному пониманию состояния и любви. Удивительно, как много сомнений вскоре нагородил разум! Его послушать, так это было мимолётное наваждение, которого, если хорошо подумать, вообще не было. Наивность ребёнка. Тот, кто хоть раз почувствовал единение с собой, не сможет найти сомнение нужного калибра. Теперь вся жизнь струится в ожидании повторов. Отчётливо понимаю, что ускорить не могу и от этого муторно. Ситуация и радостная, и грустная одновременно. Всё зависит от того, что я выберу. Могу радоваться уже произошедшему, гордо сказать себе «Всё было правильно!» и смело глядеть поверх горизонта с капитанской рубки. С другой стороны, меня так и тянет предпринять какие-то действия, чтобы ускорить, приблизить, добиться. Но ускорить невозможно, только позволение и наблюдение продвинут корабль дальше. С этим и разум согласен, но он привык вечно чего-то добиваться, он не может не суетиться.
С высоты всего одного опыта единения отлично видно, что разум нет смысла винить. Бороться с мыслями, с телом не нужно. Исход битвы ясен сразу: ничья в том её виде, когда проигрывают все участники соревнований. Как можно победить самого себя? Разум — это удивительный аспект человека, тело — ещё один аспект, не менее удивительный и полезный. Опыт единения ставит точку в битве. Пусть будут мысли, пусть будут слабости тела — пусть будет всё человеческое. Это так просто почувствовать… после первого опыта единения.
Седьмой круг пока не вижу. По-моему, и так достаточно, чтобы не советовать близким людям соваться в сторону Просветления. Хотя, если человек уже на всё готов, то пусть его. Можно и помочь на первых порах. Всё-таки реальный опыт, а не вычитанные строки, звонче стукнет по голове искателя.
Оставить комментарий