Глава 4
Снежинки на окнах обрадовались. Каждой охота растаять за шиворотом у человека. Ветер затаился, приберегая силу для шутки. Сквозь прореху в облаках выглянула луна. Природа подготовилась к встрече, но люди не спешили. Медленно одевались, стонали, кряхтели. Очень не хотелось им возиться с машинами. Кое-как собравшись, вывалились во двор. И тут ветер проявил фантазию. Для затравки легонько сдунул с крыши горсть снега. Снежинки блеснули звёздочками в свете фонаря.
— Ой, как краси… — охапка снега, брошенная ветром, не дала Марии договорить. Эффект понравился ветру, и он пошёл вразнос. Давнишняя мечта — порвать в клочья курточки и пальтишки — вернулась к ветру готовая отдаться. И он даже не прочь был перевернуть дом, поставить его трубой вниз, но… сил не хватило. В отчаянии он покрутился во дворе, пихнул сколько мог снега в будку собаке и слег, изнемогая за сараем. Слабак.
Люди недоумённо оглянулись. Ветер почти полностью вычистил двор. Даром что снегом игрался, а на самом деле подмёл всё вокруг. Только у ворот остались сугробы. Подошли с лопатами Андрей и Зина. Сторожевой пёс Надфиль выкарабкался из конуры и пулей примчался к хозяйке. Почти весь белый, только лоб и уши коричневые, а от затылка к носу тянется белая полоса зигзагом.
— Ладно-ладно, испугался ветра, защитник? — ласково пожурила пса Зинаида. — Иди к себе, Надфиль. Не мешайся тут!
Пёс и не подумал слушаться. Вертелся сразу везде, норовя сунуть нос в самые неподходящие места.
— Ты почему его на цепь не сажаешь? — спросил Герман.
— Смысла нет. Он ещё щенком как-то научился цепи обрывать. За то и прозвали его Надфилем, а поначалу он был просто Филей.
— Ты хочешь сказать: он перегрызает цепь? — удивилась Мария. — Она же железная!
— А ему плевать, что железная. Звенья разгибаются, кольца лопаются и всё такое. Дима пробовал на верёвки перейти, так они даже до вечера не доживали.
Мария с уважением посмотрела на пса, погладила вихор на затылке. В ответ он прижался к её ноге, стал вилять хвостом ещё быстрее.
— Ветер за нас всю работу сделал, — сказала Зина, осматривая двор. — Сейчас ворота откроем и заезжайте. Две машины можно у сарая поставить и одну здесь во дворе. Клумбы льдом встали, заезжайте смело, ничего не поломаете.
Вскоре машины рассовали по местам. Герман с Бутаном опять закурили, а остальные скучковались возле собачьей будки. Зинаида показывала коллекцию оборванных цепей. Как скальпы врагов у вигвамов индейцев, висели трофеи Надфиля, прибитые к крыше будки. Пёс крутился рядом, переживая за припрятанные косточки.
— Это муж придумал хранить улики против Надфиля. Вещдоки, как фотоальбом, показывают его детство и отрочество. После первых нескольких случаев мы стали из интереса новые цепи покупать. Хотели ещё подписать, какая сколько продержалась, но всё руки не доходили.
«Удивительно, как это щенок мог разогнуть железяку! — подумала Мария, глядя на первый экспонат выставки. — Наверное, есть что-то такое, чего мы не знаем о железках и щенках. Да и вообще, много чего не знаем, а щёки надуваем. Человек ограничен, а вокруг столько всего интересного. Вот бы научиться вырываться из привычного мира!»
Взгляды Сергея и Марии встретились. Она поняла, что отправила в суп очередную мысль. «Неужели это меня настолько сильно заботило? — сама себе удивилась Мария. — Мне казалось это не очень существенным. Но, если посмотреть с точки зрения обретения свободы, то да. Надоело играть по кем-то установленным правилам. Хочется вырваться из тюрьмы! Так тяжко дышать в правилах…»
Очень кстати вернулся ветер. Закинул в лицо Марии горсть снега. С наслаждением она растёрла снежинки по глазам и щёкам. Стряхнула капельки воды с рук на Андрея.
— Туманио, Мари! — шутливо возмутился Привалов. — Придётся тебе руки цепями сковывать.
Ветер, как доблестный рыцарь, вступился за честь дамы. Шапка Андрея улетела под машину, а сам он получил снежной лапой по макушке.
— Бегите в дом! — в поддельном ужасе крикнул Антохин. — Ветер с ума сошёл!
Раскрасневшиеся и радостные все вернулись в дом. Разделись намного быстрее, чем одевались. Поднялась суета, кто руки помыть, кто носик припудрить. Сергей подошёл к Зинаиде, отвёл её на кухню для разговора.
— Все уже определились с выбором, суп для них готов. А ты даже не думала всерьёз. Переживала за кого-то, вспоминала что-то. Я не читаю мысли, но вижу, что ты далеко отсюда, светимость померкла. Тебя нет с нами здесь и сейчас. Неужели есть что-то, ради чего ты отказалась от самой себя?
Зина растерянно посмотрела на Сергея. В задумчивости достала из холодильника помидоры стала их мыть. Под шум воды кое-как собралась с мыслями и ответила:
— Я как-то не заметила. То есть, да, я знаю, что постоянно думаю о чём-то другом. О Максиме с его письмом, об обмороке Германа… о Диме. Вопросы у меня давно готовы, только, по-моему, и ответы уже есть. Они не рождаются отдельно. Если есть вопрос, то я знаю и ответ. Возможно, это покажется странным…
— Ничуть не странно, — поддержал Новеев. — Ты просто неосознанно пользуешься Знанием. Интуиция родом оттуда. Там нет цифр и времени, но есть все ответы. Я бы предложил тебе кинуть в суп желание получить ясность в общении со Знанием.
Вполуха Зина слушала Сергея и продолжала заниматься помидорами. Сложила их в тарелку, достала разделочную доску и начала резать. Дело пошло слегка необычным образом: с брызгами и застреванием ножа в доске. Помидоры требовали намного меньших усилий, но Зина этого не замечала.
— Ого! — воскликнул Сергей. — Как много света! Что-то сильно задело, и ты решила обновить своё присутствие здесь. Добро пожаловать! Какие ощущения?
На возглас Сергея пришёл Татарников и увидел странную картину. Зина исступлённо рубит ножом помидоры. Красные брызги разлетаются во все стороны. Чуть в стороне, у окна, стоит Новеев с видом абсолютно счастливого человека. Бутан не успел ничего сказать, как получил ошмётком помидора в глаз. Злость взвилась из-под ног и ударила в грудь. «Чего это я так вспыхнул?» — удивился сам себе Бутан. Зина обернулась, увидела Бутана с залепленным глазом, и расхохоталась. Бутан поспешно убрал помидор. Точнее, он думал, что убрал, но всего лишь размазал по щеке. Такого удара судьбы Зина уже не вынесла — смех согнул её пополам. Не в силах стоять, она села на корточки, прислонившись спиной к дверце кухонного стола. Нож так и не выпустила. Закрыла лицо свободной рукой и, всхлипывая, досмеялась всласть. Глядя на бесконтрольное подрагивание ножа в кулачке Зинаиды, Татарников ушёл от греха подальше, а точнее — умыться в ванную.
Сергей дождался возвращения Зины из похода в страну Ха-Ха.
— Ну, как? Легче стало?
В ответ она мотнула головой, глядя куда-то вдаль.
— Нет, не легче. Почему я вечно кому-то чем-то обязана? — голос Зинаиды обрёл твёрдость. — Я уже на автопилоте постоянно за кого-то беспокоюсь, вечно перед кем-то оправдываюсь. Мне предлагают место завотделением, но я отказываюсь. А почему? Потому что нет настроения, уверенности. При чём тут настроение? Если хороший врач и знаешь своё дело, то всё будет нормально. Дело не в этом. Дело в том, что … Дима ушёл, а я осталась. Я чувствую себя виноватой перед ним!
Вырвалось признание. Чувство вины, отравляющее жизнь, наконец-то было вытащено на солнцепёк. Здесь оно съёжилось, превратилось из грозного тирана в карлика. Зина швырнула нож на пол, уткнулась лицом в ладони. Нож улетел под посудомойку и там затих.
— Вот и славно, — мягко сказал Новеев. — Сдаётся мне, что ты начала получать ответы, ещё не успев задать вопросы. Это нормально. Время — всего лишь иллюзия.
Плечи Зины мерно поднимались и опускались. Она не плакала, дышала, старалась выкарабкаться из тёмной ямы, разверзшейся перед ней. Получилось. Отчаяние не утянуло её снова в слёзы. Зина удивилась самой себе: «И как это я не разрыдалась?» Посмотрела на Сергея, вскинув брови. Он предложил руку, Зина опёрлась на неё и встала.
— В интернете я начиталась столько всякого. Неизвестные, но кем-то признанные гуру, что-то советуют, требуют от учеников дисциплины, веры в собственные силы. Если их послушать, я опять должна, как земля колхозу. Раньше я думала, что духовное пробуждение — это путь к свободе. Я и сейчас так думаю, но, бегая по форумам и соцсетям, совсем запуталась. Я не понимаю: кому верить, а кому нет? И вообще, можно ли кому-то верить в деле просветления?
Пришедший накатом вопрос поразил Зину. Она задумчиво посмотрела в окно, закусила губу. В этот момент из ванной вернулся Татарников, хотел что-то сказать, но замер на пороге, почувствовав тревожную тишину. Зина повернулась к Сергею и спросила чуть дрожащим голосом:
— Зачем тут вообще кому-то верить? Зачем, например, мне верить в то, что ты просветленный Мастер? Это не приблизит меня ни на шаг…
— Согласен…
— … вот и чудненько! — Зинаида повысила голос. — Я никому ничего не должна и никому не обязана верить! Я точно знаю, что где-то внутри меня рождается тёплое светлое ощущение перемены. В нём приятно нежиться. По честному, это единственное, что удерживает меня в жизни. Не будь этой крохотной искорки, я давно бы уже закрыла глаза навечно.
Бутан нахмурил брови. Ему не понравился намек о смерти, и не понравился дрожащий голос Зинаиды, от которого веяло надрывом и неизвестностью. А сержант едва заметно улыбался, рассеянно смотрел на искромсанный помидор на столе. Одни и те же слова были услышаны по-разному, словно каждому было сказано своё.
Выговорившись, Зина достала из-под посудомойки нож, ополоснула и вернулась к помидорам, как ни в чем ни бывало. Бутан поразился её способности переходить из одного настроения в другое. «Пусть хотя бы так, всё лучше, чем разговоры о смерти…» — подумал Бутан. Переключившись на свои мысли, он не мог вспомнить: что же хотел взять на кухне? В поле зрения попала помидорная резня, которую учинила Зина. Результатом была сгенерирована житейская мудрость, которая через мгновение сконденсировалась в мысль: «С помидоров достаточно, пора резать огурцы!» Стало весело. Широкая улыбка появилась на лице Бутана. Сергей взглянул на него, улыбнулся в ответ, и вышел из кухни.
— Что тут было, Зинуль? — спросил Татарников. — Мастер отказался резать помидоры?
Не оборачиваясь, Зина ответила:
— Да так, выплеснулось накопившееся. Скоро два года, как Димы нет. Я чувствую, что забываю его. Вроде и легче становится, а вроде и как виновата в чём-то. Сама в себе не разберусь.
— Понятно…
— Что тебе понятно, басурман? — спросила Зина, смахнув прядку волос с лица. — Ты не один, у тебя есть жена и дети. Ковыряешься в машинах с утра до ночи в своё удовольствие. Откуда ты можешь знать как… как лопается плёнка с кусочками ушедшего счастья на сжигаемых фотографиях?
Бутан отвел взгляд за окно.
— Возможно, со стороны у меня всё в порядке, но в последнее время я чувствую себя оторванным от семьи. Я их люблю и всё для них сделаю, но мне больно видеть, как они натыкаются на одни и те же грабли. Дети ещё ничего, они вообще по-новому смотрят на мир. Мне их не догнать. А Юля совсем зациклилась.
— Помоги ей, на то и муж, — тихо сказала Зина.
— Я пробовал, — со вздохом ответил Бутан. — Она и слышать не хочет. Все разговоры о душе и просветлении обрывает в зародыше. Считает меня чуть ли не шизиком. Потому и работаю в гараже до позднего, чтобы не нарываться на очередной скандал. Наши берега расходятся.
— А ты не думал, что ей рядом с тобой тоже не сладко?
— В смысле?
— Очень может быть, что она тоже не прочь взглянуть на жизнь иначе. Начать писать стихи или рисовать картины. Но не получается. Двое детей на руках. Кто будет за ними следить? Кто будет стирать, готовить и сидеть у постели, когда они лежат с температурой? И тут ты, весь в белом со своим просветлением…
Глаза Зинаиды буравили авторемонтника, а нож в руке… он просто был, и с этим надо было считаться. Нет, Бутан и не думал, ничего такого. Просто, нечаянно выпавший из руки нож мог угодить на ногу хозяйке. Поэтому Татарников доверился интуиции и позволил сорваться с губ первой же добравшейся до них нейтральной фразе:
— Ты бы завязывала резать помидоры. Не аджику готовишь. Как на счёт огурцов?
Перевод стрелок удался. Бутан смог выскользнуть из кухни относительно спокойно. Правда, он так и не взял из холодильника, что хотел, но это мелочи. Жизнь не всегда даёт возможность вытащить то, что хочется. Главное, все живы-здоровы, а вытащить можно и потом.
Слова Бутана растревожили Зину. Она всегда думала, что у него в семье всё хорошо. Боря никогда не рассказывал о проблемах. Оказалось, даже он столкнулся с непониманием. Имея свой бизнес и возможность вообще не работать, он выбрал возиться с железками в гараже. И ведь никому не объяснишь, что дорога к просветлению — это путь к Вершине из всего, что может сделать для своих любимых человек. Реализовав себя, просветленный Мастер изменит ткань реальности. От него пойдёт свет осознанной жизни во все стороны. Каждый атом почувствует изменение. Достаточно вспомнить Иешуа и Будду. Их влияние прошло сквозь века. И чем больше Мастеров будет ходить по Земле, тем меньше страданий выпадет на долю пробуждающихся людей. Будет проще достучаться до себя, услышать зов. Мастер, живущий по соседству — это новые условия. Его внешняя и внутренняя свобода привлекут внимание, сломают штампы, выкованные за тысячи лет…
Память услужливо достала из архива киноленту с чудесным летним вечером. Чета Пчёлкиных умиротворённо гуляет по набережной, утки подплывают к берегу за кусочками хлеба, воробьи скачут по камням. Дима говорит о влиянии, которое может оказать Мастер, если будет жить в большом городе. Зина слушает, кивает, но толком не понимает, о чём толкует муж.
«Теперь я понимаю тебя, Димчик! — обрадовано подумала Зина и тут же сникла. Сцены из кошмара, через который она прошла, узнав о смерти мужа, встали перед глазами. Как же так? Уже давно Зина уяснила для себя, что все события в жизни человека происходят только по одной причине — он их сам для себя сотворил. Нет никого и ничего, что создаёт реальность человеку, конечно, если он не передаёт себя, вместе со своей сутью демиурга, под управление кому-то. Супруги Пчёлкины встречали эту мысль в том или ином виде на семинарах, в ченнелингах, в книгах на духовную тему. Долго обсуждали, искали подтверждения и вынуждены были согласиться. Разум ныл, сопротивлялся, а свет истины вливался постепенно. Это было время взлётов и падений, после которого нагрянула эйфория. Исчезли поводы для претензий, винить стало некого. «Вампиризм», доставшийся от социума, был пойман и «высушен». Проблемы не исчезли, но изменилось отношение к ним, жить стало проще. Казалось, трагедии навсегда ушли в прошлое, но случилась авария на дороге и Дима погиб… Это было ударом, который сломал Зину. Она понимала, что винить пьяного водителя смысла нет. В глубине сердца Зина чувствовала, что Дима сам назначил точку выхода, и авария — лишь средство исполнения. Но разве от этого легче?! Как совместить его улыбающееся лицо, планы, радость от по-новому открывающейся жизни и решение уйти? Что ответить на всплывающие в памяти цитаты из духовных книжек вроде «Всё хорошо во всём творении», когда рука бросает горсть земли на гроб с телом любимого?
Пальцы Зины сжали нож так, что косточки выступили белыми буграми. Нет! Это должно уйти навсегда! Не нужно столько боли, чтобы заставить человека обратиться к себе! Всё может произойти мягче, красивее, грациознее.
Оставить комментарий