Глава 2
Мужчины отнесли Германа на второй этаж в комнату для гостей, положили на кровать. Зинаида укрыла его цветастым пледом. От этого побелевшее лицо Антохина приобрело ещё более страдальческий вид. Вдруг, он слабо улыбнулся, обморок перешёл в сон. Все столпились возле кровати и участливо смотрели на Германа, не зная, что делать.
С первого этажа сержант крикнул:
— Эй, там, консилиум собрали, что ли? Идите сюда!
Печально, чтобы не сказать скорбно, гости двинулись назад. Замыкала колонну хозяйка дома, в её испуганных глазах читалось: «Хорошенькое дело! Пока не поздно, не свернуть ли мероприятие?»
Войдя в комнату, Зина обратила внимание на руки Новеева. Пальцами одной руки он ловко отстукивал марш, пользуясь ногтями для особо звонких щелчков, а другой держал между указательным и средним пальцами карандаш. Карандаш быстро дёргался то влево, то вправо, совсем не совпадая с отстукиваемым маршем. Зина решила, что у Новеева крутятся в голове сразу две мелодии, как различные задачи на компьютере.
— Что с ним, Сергей? Это серьёзно? — спросила Мария. — Вызвать скорую?
Улыбаясь, Новеев дождался, когда все вернулись на свои места, и ответил:
— Всё о-очень серьезно! Он впервые почувствовал разницу между собой и собой.
Видя, что объяснений явно не достаточно, Сергей подошёл к окну.
— Вот смотрите, снизу окно прикрыла белая пелена конденсата. Сейчас я провожу пальцем по стеклу и конденсат стекает струйкой вниз. Неровно, зигзагами, то останавливаясь, то делая рывок. И мы знаем, что вода доберётся до подоконника. Ей потребуется какое-то время, но она стечет. Появится лужица, а на стекле останется чистая полоска, пока не соберётся новый конденсат. Сейчас у Германа стекла слишком большая капля конденсата из иллюзий. Чистая полоска оказалась неподъёмно широкой. Мир через неё выглядит совсем другим и это не совсем устраивает разум. Он взял передышку. Хочет переждать, пока новый конденсат прикроет полоску. Но это не сработает. Осознанность может только повышаться. Назад дороги нет.
— Моё самое заветное желание — это чтобы с Германом всё хорошо закончилось! — готовая вновь заплакать попросила Зина.
В ответ сержант погрозил пальчиком, упёр руки в бока, и на манер гусляра ответил:
— Ой вы гой еси, люди добрые! Доколе вам быль с небылью путати?! Али вам нужны калики перехожие, среброволосые, с очами-озёрами, кои подымут вас с печи, аки Илюшеньку Муромца, и алатырь-камень в руки вложат?
Люди добрые недоумённо воззрились на Сергея. Хоть бей, хоть шей, но никак не вязался старинный сказ с видом молодого сержанта. Нестыковка больно ударила по сердцебиению каждого. Пошто изгаляется, пережить просветлённая, с панталыку сбивает?!
Оценив эффект, Сергей продолжил уже нормальным тоном:
— Другими словами — я не джин и желания не исполняю. Всё, что могу сделать — столкнуть вас и энергию ваших страстей. Это всего лишь сократит время манифестации и без того идущих изменений, или даст ясность по некоторым вопросам. Но только вы можете внести настоящие перемены… А за Германа не беспокойтесь, через несколько минут он присоединится к нам довольный и отдохнувший.
Посидели немного молча. Мария глубоко вздохнула и спросила:
— Недавно я стала осознавать, что болтаю без умолку в мыслях. Постоянно идёт какая-то говорильня. Подозреваю, что и раньше было то же самое, но сейчас это просто невыносимо! Столько сил уходит на борьбу с болтовнёй! Я стала вечером дольше засыпать, а когда проснусь, понимаю, что болтовня уже со мной. Голова просто раскалывается иногда. Могу я попросить убрать этот кошмар?
— Вот-вот, у меня такой же туман, — подхватил Андрей. — Вечно чего-то боюсь, какие-то страхи непонятные повылазили вроде «Просветление это чушь, жизнь проходит, а ты всё фигнёй занимаешься». Я постоянно себе говорю «Цыц! Всё нормально!» Но это не уходит. И больше всего раздражает то, что я уже понимаю — концерт подготовлен и оплачен мной. Мне это для чего-то нужно. А для чего и когда финал — не понятно.
После перетаскивания Германа Андрею стало жарко. Он снял толстовку, повесил на спинку кресла. Скромно сел, нескромно щеголяя майкой тельняшкой. Тёмные от многолетнего загара плечи, жилистые руки с выгоревшими короткими волосками — степной волк.
— К примеру, стол. — Привалов ткнул пальцем в столешницу. — Откровенно говоря, выглядит не камильфо. Тут же мысль: «Почему бы нам к этому супу не добавить чего-нибудь менее алхимического, тумана ради? Беленькую из холодильника, огурчики, помидорчики». Понимаю, не ко времени мысль и пить не хочется, но она появилась и с ней надо что-то делать!
Сергей пригладил волосы на затылке, хитро посмотрел на Андрея.
— Мысли, они по большей части не ваши. Есть схемы наработанные поколениями. От них и летит привет. А поскольку они не ваши, то вы чувствуете их, как песчинку в глазу. Раньше не замечали, но сейчас осознанность расширилась, стали замечать. Отсюда дискомфорт, битва, боль. Я бы посоветовал научиться не обращать внимания на внутренний диалог. Да только это всё равно, что сказать «просто выберите просветление». Слова-то будут сказаны, но будут ли исполнены? Всему своё время. А пока я могу предложить вопрос о внутренней болтовне отправить в суп. Согласны?
Мария согласилась тут же, но Андрей запротестовал.
— Нет, есть у меня вопросик более туманный. До смерти хочется узнать, что такого в людях, чего так не хватает развоплощённым сущностям? Конечно, я понимаю: энергии у нас сжаты так, что их можно на ощупь пробовать, добавляет красочку время. Понимаю про полную изоляцию от мира с той стороны завесы. Чего я не понимаю — что это даёт в итоге? В чём соль анекдота с воплощением?
После небольшой паузы Андрей многозначительно добавил:
— Неужели всё дело в желании просто получить новый опыт?
Татарников уважительно посмотрел на Андрея. Сам Бутан никогда не задумывался на эту тему. Действительно, должны быть какие-то очень веские причины, чтобы сознание бога позволило себя так ограничить, да ещё и ядрёно постараться полностью забыть о себе. Было свободное сознание — стало человеком. Вульгарным, любящим, честным и не очень. Разным. Так для чего это? Разве нельзя было как-то более приятно провести время приобретения опыта? И что теперь с ним делать, с опытом? Книги тибетских монахов и прочие, почитаемые в «колхозе Новый Светлый Путь» труды, столько туману напустили, что и ребёнку ясно — не знают авторы ответа. Или времена пришли с абсолютно другими энергиями. Устарели древние тексты. Библия и та устарела. Написана была две тысячи лет назад, для того времени, для людей, готовых на солнцепёке день стоять чтобы увидеть мучительную смерть другого человека. Нет, сегодня тысячи людей не соберутся у распятых. Они пойдут на концерт очередной поп-звезды и постараются даже не думать о смерти, пока беда не постучится в двери. Мир изменился.
На этот раз Сергей не стал делать эффектных взмахов половником. Чуть задержал взгляд на кастрюльке, улыбнулся. Но Марии показалось — сплющил взглядом железку. Сморгнув, она избавилась от наваждения. Посмотрела на часы и грустно произнесла:
— Уж десять близится, а Германа всё нет.
Тут же со второго этажа послышался бодрый голос Германа:
— У Пушкина была полночь и две буквы эн. Фамилия такая, а у меня — имя с одной эн.
Засмеялся Бутан, остальные подхватили. От души, чисто, легко, как в детстве. Под дружный смех Антохин вошел в комнату. Вид он имел довольно растрёпанный, впрочем, как и всегда. Все заметили насколько он изменился, отдохнул, стал казаться немного выше.
— Я уже давно слушаю вас, — сознался коварный Антохин. — Просто вставать не хотелось. Две ночи не спал толком. Лифты обслуживаем. Днём они всем нужны и только ночью можно нормально поработать. Вот и срубило меня.
— Так ты иди, ещё полежи, — предложила Зина. — Ты нас слышишь, и мы тебя оттуда услышим.
— Нет уж, спасибо. Курить хочется, аж уши горят. Пойдём, Бутан, дымнём маленько. Это ведь не возбраняется, Сергей?
Новеев махнул рукой.
— Курите на здоровье. Да и недолго вам уже осталось.
— Что такое? — ошарашенно спросил Антохин. — В каком смысле?!
Тишина распластавшаяся в комнате чуть не затушила камин. Выдержав злодейскую паузу, Сергей пояснил:
— Ты же собирался бросить с первого января… Нет? А ты что подумал?
Ничего не ответил Антохин на шуточку Мастера. Молча переобулся, накинул куртку, взял пепельницу у дверей и вышел на крыльцо. Вслед за ним вышел Бутан. Закурили, немного помолчали, смакуя дым. Герман поставил пепельницу на перила и спросил:
— Ну, как он тебе?
— Пока не понял. Что-то есть, энергия чувствуется.
— Вот и я не понял. Пробовал внутренним взором на него посмотреть, так мысли сбиваются. Не могу собраться.
— Это ясновидением что ли? Гера, сердцем надо чувствовать, оно не обманет…
— Ты опять за своё. Не понимаю я тесты сердечной мышцей! А как закрою глаза, вижу дали, моря, леса — и всё такое чёткое, что ни в один бинокль не увидеть. Совсем как земной шар у Воланда в «Мастере и Маргарите» — куда внимание, там прорисовка деталей. Себя вижу, тебя вижу, а сержанта нет, выскальзывает из фокуса.
Покурили молча, слушая ветер. Бутан вспомнил свои первые ощущения от разговора с сердцем. Внезапно понял, что пришёл наконец момент, когда Герману можно подсказать немного и он не будет брыкаться.
— Сердце не говорит, его чувствовать надо. И не само сердце, а пространство вокруг него. Всё очень просто, поначалу я из-за этой простоты улетал мимо. Искал супер-пупер ощущения. Теперь достаточно о чём-то подумать и тут же прислушаться к сердцу. Если почувствуешь хоть тень дискомфорта, значит, не в струю пошёл. Приятное тепло или ободряющий звон в груди говорят о правильности…
— Правильности чего?! — резко прервал друга Антохин.
— Да ты не шуми зря! — Бутан похлопал по плечу Германа. — Всё очень просто: что выбрал с тем и сверяется правильность. Если ты выбрал завязать с колесом Сансары, то все решения будут соотноситься с этим выбором. Ну, а если тебе нужна новая ночная шабашка, то и это будет целью.
Нервно Антохин сделал последнюю большую затяжку, потушил сигарету, истыкав дно пепельницы, словно она в чём-то была виновата.
— А если ничего не появилось?! — запальчиво спросил Герман. — Нет ни дискомфорта, ни тепла?
— Это верный признак, что суёшься вообще не туда. Самое время остановиться, подышать хорошенько и поискать новый вариант, или обождать день-другой. Потом опять пробовать.
Герман прокашлялся. Мысли его перешли на практический лад: «Что же это получается у Бутана, в рулетку выигрывать — всё равно, что два пальца об асфальт?»
— Тебя послушать — так казино можно каждый день перед ужином «обувать», для аппетита.
— Не-е. С этим как раз проблема, — вяло ответил Бутан, гася сигарету. — Ничего не чувствуется, третий вариант. Похоже, этот инструмент для дела, а не для баловства. Или я умудрился себе блок поставить. Разбираться надо, да мне всё некогда.
«Вот, как до денег доходит, все умники сразу отмазки сочиняют, — усмехнулся мысленно Антохин. — Интересно, как часто он сам пользуется сердечным нюхом?» Словно подслушав вопрос, Татарников понёсся дальше откровенничать:
— Я иногда ловлю себя на том, что очень редко пользуюсь этим способом. Не потому что берегу для грандиозных дел, а просто из-за того, что вовремя не вспоминаю. Что-то делаю, бегу, суечусь, потом вечером ложусь спать и матерю себя. До того тоскливо становится. Казалось бы, ну чего ты бежишь? Остановись, подыши полминутки, послушай себя, может и бежать никуда не надо. — Бутан с досады бабахнул кулаком по перилам. Пепельница подпрыгнула и улетела в сугроб. — У, чтоб тебя!
Пока Бутан доставал из снега пепельницу мысли Германа рванули в другую сторону. Вспомнил про Новеева, угрюмо пробурчал:
— Когда сержант сказал, что недолго курить осталось, у меня внутри всё похолодело. Думал, кранты мне.
— А я наоборот, — рассмеялся Бутан. — Решил, что скоро уже просветление!
Герман замер на секунду и тоже рассмеялся.
— У тебя стакан наполовину полон! Не то, что у меня. Вот они страхи, всегда рядом. Бросить что ли курить, не дожидаясь Нового года? Надоели эти надписи на пачках, кашель. Вот брошу сейчас и всё!
Уже не в первый раз грозил Антохин табачным магнатам разорением. Но магнаты никого не боятся. Крутят сигареты на фабриках и продают, как ни в чем ни бывало. Поэтому Боря махнул молча рукой и ушёл в дом.
Антохин остался на крыльце. Застегнул молнию на куртке повыше, накинул капюшон и засунул руки в карманы робы. Приятно было стоять, привалившись спиной к двери, и смотреть на падающий снег. В куртке тепло, уютно. Совсем рядом ветер катает снежинки. Волшебный вечер! Мысли завернули на волшебство. Тотчас вспомнился сержант Новеев. Ведь он и есть современный маг. По крайней мере, так воспринимают просветленных Мастеров люди. Читают интересные книги, смотрят фильмы и в запудренных мозгах оседает сказочный персонаж. Большинство себя не воспринимает даже в роли современника Мастера. И что там говорить, когда те немногие, кто десятилетиями грезят о просветлении, и те воспринимают этот процесс как нечто волшебное, происходящее не здесь и не с нами. Там, где-то, кто-то, когда-то. Не я, не сейчас, не достоин, не готов. Герман вдруг нарвался в мыслях на предложение, от которого не успел отказаться: «А что, если спросить себя через сердечный нюх?» Внезапно не только область сердца, всё тело Германа ответило лёгким звоном — готов! Ошалев от касания ясности, Антохин отчётливо увидел свободу от прежней жизни. Самое главное, что вроде бы держало — отец, мать. Но и это уже позади. И кто сказал, что близким обязательно будет плохо? Сердце чувствует, что как раз наоборот, легче будет. Уйдут кармические завязки, закончится вековой пинг-понг. Всё изменится к лучшему. На новом уровне понимания настроятся взаимоотношения. Готов, без сомнений. Почему же просветление не приходит? Может, считаю себя не достойным? Не-ет, сомнения в себе уже в прошлом. Эта плесень, произрастающая на чувстве вины, родом из массового сознания. Было время, были схожие мысли. Слава богу, прошли. Разве можно быть не достойным возвращения к себе? Тогда, где оно, Просветление? Мысль о нём будоражит и сознание, и тело. Наверное, отвлекаюсь часто. Присутствие осознания себя не постоянно. А ну как для просветления нужно «запальное» время постоянного присутствия? Слово «просветление» не совсем подходит. Раскрытие, освобождение, пробуждение, заря, преображение. Я готов к преображению. Прощание с миром можно отложить, никуда оно не денется. Хочется пожить просветленным, преображенным. Вдохнуть вкус настоящей свободы, радости. Слова просятся парами, не вмещают смысл…
Сзади кто-то толкнул дверь, и размечтавшийся Антохин полетел в сугроб.
— Ой, прости меня, Гера! — испуганно пискнула Зина, выйдя на крыльцо. — Ты в порядке? Я подумала: не случилось ли что с тобой? Бутан давно уже вернулся, а тебя всё нет.
— Всё нормально, — ответил Герман, поднимаясь. — Сейчас приду. Иди в дом, простудишься.
Зина нырнула в дом. Антохин быстро отряхнулся, взглянул на высвеченный фонарём падающий снег, и крикнул: «Я готов!»
Ветер от неожиданности замер, пёс заинтересованно высунул голову из конуры. Но Герман уже это не видел; потирая озябшие руки, он входил в дом.
Оставить комментарий