Свет от керосиновой лампы устал падать. Золотыми каплями стал истекать на письменный стол. По бумаге расплывалось сияющее пятно, а в избушке сгустились тени. Художник заинтересовался, ткнул кисточкой в край, оценил тягучесть пятна: «Свет, как мёд. Странно. Неужели я заснул?» Для проверки художник понюхал кисточку — запах краски есть, значит, не сон. Прибежала знакомая мышь, попробовала свет лапкой и ужаснулась. Скорчила такую рожицу, что художник засмеялся. Смех звонкими искрами рассыпался по избушке. Легко занялась огнём занавеска. От неё огонь перекинулся на скамейку, потом на кровать. Не успел художник вскочить со стула, как уже вся избушка вспыхнула бенгальскими огнями. Художник посмотрел на ладони и опять удивился: «Отчего огонь не жжёт?» Языки пламени проходили сквозь руку, выставляя напоказ тайны сплетений сосудов.
Отблеск пожара высветил заснеженные деревья вокруг поляны. Ночной лес заворочался. Недовольно захлопали крыльями совы, дятел выглянул из дупла, спросонья не удержался и рухнул в сугроб.
«Я не умер, — решил для себя художник. Поискал глазами вокруг, увидел сваленные в углу картины, которые даже и не думали гореть. — Вон, холсты тоже ничего не чувствуют.»
Художник ошибся. С ним это частенько происходит. Холсты прекрасно всё чувствовали, они даже всплакнули по прежней жизни чуток, но гореть не горели. Упёрлись рогом и не горели. Слёзы выступили на полотнах странным образом. Где-то выпуклость образовалась, где-то подтаяла красочка. Но пока художник не развернул рулон, он не мог этого видеть. А развернув, ахнул.
— Что же это происходит?!
Осенний пейзаж на картине ожил. Те живые мазки, которые художнику не удавалось сделать для полного воплощения замысла, вдруг появились. Художник не знал, что так плачут картины. Он подумал: «Неужели мне удалось, но я не замечал?» Трясущимися от волнения руками он развернул второй рулон, третий — все картины преобразились. Дома, деревья и люди выглядели более живыми, чем в реальности. До них хотелось прикоснуться, с ними хотелось говорить и молчать одновременно. Они были настоящими, в отличие от реального мира. Художник впервые почувствовал разницу между реальным и настоящим: «Боже мой, это всегда было рядом, только руку протяни…»
С леса подул ветер. Он шёл низом, срывал горсти снега и подбрасывал вверх. Потом кружил белые искорки и раскидывал по пушистым ветвям ёлок. Завидев пылающую избушку ветер обрадовался. Набрал в карманы снега и налетел на огонь. Пламя вздыбилось, рвануло к звёздам. Ветер стал бросать снег то на крышу, то в лопнувшее окно. Снег мгновенно вскипал и с драконьим рёвом уходил в небо. Художник опешил от такого напора. Чертыхаясь, натянул валенки, тулуп и шапку. Потом собрал холсты и шагнул к выходу, но тут провалилась крыша. Бревно перекрыло дверь. «Странно, а как же я теперь выйду?» — поинтересовался у огня художник. Он уже начал привыкать к приятным сюрпризам. В самом деле, если ты сам не горишь и картины твои не горят, то всё остальное лишь развлечение. Так и вышло. Как по заказу, стена вывалилась наружу, открыв проход намного шире и удобнее, чем узкая дверь лесной сторожки.
Художник вышел на снег, картинно ступая, словно король на коронации. Столпившиеся неподалёку зайцы от смеха попадали друг на друга. На них с мохнатой ели гаркнул тетерев и вовремя. Лиса уже подобралась близко, ещё мгновение и весельчаки попались бы в лапы. Теперь очередь смеяться пришла художнику. Зайцы пустились в бега, смешно выбрасывая длинные лапы дальше носа. Лиса недовольно фыркнула, презрительно посмотрела на избушку, слегка заинтересовалась рулонами картин в руках художника — вдруг что-нибудь вкусненькое? — и ушла гордая, рыжая, виляя пушистой попой.
Художник сел на козлы стоящие во дворе возле поленницы, картины сложил сбоку. Печально взглянул на полыхающую избушку. «Эх, блин, горбатился, строил, а она сгорела. И от такого пустяка — от смеха сгорела, — размышлял художник. — Что теперь делать, в город идти зимовать? А по весне опять строить?»
На горку взобрался какой-то мужичок. На лыжах с палками и рюкзаком за спиной. Глянул на пожарище, на художника и радостно заорал:
— Эй, Фестиваль! Это ты горишь?
— А кому ещё гореть-то? — пробурчал художник глядя на огонь. Повернувшись к лыжнику крикнул: — Чего припёрся, опять на хвоста падать собрался? Греться не дам!
Мужичок спустился к художнику. Одет грамотно: длинный пуховик, тёплые непромокаемые штаны, унты, соболья шапка и овчинные рукавицы. Деловито скинул рюкзак, широкие охотничьи лыжи аккуратно примостил рядом с козлами, сверху положил палки. Подкатил большой чурбак, поставил его на попа, а сверху водрузил рюкзак и начал в нём рыться.
— Юрист, ты чего там вошкаешься, как таможня в аэропорту? — спросил художник подозрительно. — Тут, понимаешь, жизнь горит, а он вошкается, чем-то бренькает, шуршит. Вали отсель на болота, там и вошкайся!
Но Юрист не сдавался. Из рюкзака на свет появились консервы, колбаска порезанная, хлеб и бутылка шампанского. Художник молча спрыгнул с козел и пошёл к горящей избушке.
— Ты чего, Фестиваль?! — воскликнул Юрист. Подбежал к художнику и вцепился в рукав тулупа. — Не пущу, сгоришь к едрене-фене!
— Да отцепись ты, Юрок, вилки надо взять! Не будем же мы с тобой как дятлы сайру из банки клювами таскать!
Дятел всё слышал. Он пешком добрался до сарайки и наблюдал из-за угла. Разговор ему не понравился. Не то чтобы он был против рыбки из банки, а просто тон был оскорбительный.
Художник резко дёрнул рукав. Юрок, он же Юрист, полетел в снег, а художник вошёл в ярость пламени. Долго не искал. Стол почти прогорел. Слегка толкнув валенком художник развалил его на куски. В груде горящих углей двумя пальчиками выудил пару железных кружек, нож и пару вилок. Неторопливо оглядел пылающие стены: чего бы ещё прихватить? Махнул рукой и вышел из огня. Ни ворсинки не сгорело на тулупе и валенках.
На Юриста смотреть было жалко. Хотел перекреститься да забыл с какой стороны на какую. Давно уже не крестился, со школьных лет. Вот припёрло, а твёрдых знаний уже нет. Великие муки испытывал: рука дёргается, но боится неправильных действий, вдруг не в ту сторону? Не навлечь бы беды.
Художник вернулся к козлам, бросил на чурбак добытое в гиене огненной добро. Одна вилка отскочила и нырнула в сугроб. Снег тут же недовольно зафырчал, протаял до земли.
Юрист начал икать.
— Ещё не выпили, а ты уже икаешь, — пробурчал художник. — Раз взялся, так делай дело до конца. Открывай консервы, бутылку, разливай по малой.
Юрист суетливо начал драить снегом кружки и вилки. Справился на удивленье быстро, только всё вокруг заляпал черными каплями от сажи. Убедившись в чистоте посуды принялся за сервировку. По ходу дела успокоился, окреп мыслями для разговора:
— Хоть мы с тобой и братья, Федька, но я тебя никогда не понимал. Я купаться к реке, а ты в лес. Я на рыбалку, а ты на вертолётную площадку. Я каждый год на море езжу отдыхать, а ты каждый год сидишь в лесу и малюешь, малюешь. Вечно ты в облаках витаешь.
— Витать лучше, чем ползать, — возразил художник. — Ты лучше скажи, какой чёрт тебя принёс ночью? Двадцать километров лесом — не до нужника сбегать.
Из-под мохнушек соболиной шапки весело стрельнули глаза Юриста.
— Ещё с вечера почувствовал: что-то с тобой не то. Дай, думаю, навещу брата. Сердце не на месте.
— Вот так просто и ушёл в ночь? А жена что сказала?
— Надька на дежурстве. Сам знаешь, в МЧС с дежурствами строго. Смс-ку пульнул ей, что к утру буду.
— Понятно, а чего «газировку» взял, а не беленькую? Перед зайцами понты строить?
— Чувствовал я, что не горе у тебя, а повод для радости. По дороге в ларёк забежал, да там кроме красного шампанского и кокосовых конфет ничего не осталось. Всё под Новый год распродали.
Говоря, Юрист подкатил ещё один чурбак поближе к козлам, выложил на него пару коробок конфет и ещё две бутылки шампанского.
Художник сел на козлы. Молча смотрел на брата разливающего шампанское по кружкам и думал: «Ночью в лесу, у горящей избушки конфеты и шампанское… Что о нас зайцы подумают? Повернувшись к луне, художник взглядом попросил поддержки в столь суровый для разума час. Луна осклабилась и отвернулась, или тучи заслонили. Шут её знает. Лес остался без нежного света Луны. Ночная птица чёрным ядром пролетела над поляной. Напугала треклятая. Благо избушка горела толково. Света было достаточно, чтобы страхи отсветить и шампанское не пролить.
— Брёвна хорошие, — похвалил избушку Юрист пристраиваясь рядом с братом на козлы. — Подогнаны ладно. Гореть будут до утра, а то и до вечера не успокоятся. И вообще, хорошая избушка у тебя получилась. Строил бы бани — капусту лопатой бы грёб.
Тут в кустах сзади что-то зашуршало. Художник обернулся и увидел зайца внимательно прислушивающегося к разговору. Заяц глупый, не понял, что не про капусту говорил Юрист, а про бабки.
— Ну что, по первой за твою радость? — улыбнувшись предложил Юрист. Белая с розовым пенка шампанского уже пёрла наружу из пузатых кружек.
— Давай!
Братья чокнулись, выпили сладкую шипучку. Закусили чудными кокосовыми конфетами. Художник заметил:
— Да, радость чувствую, только не знаю из-за чего? Избушка сгорела, в ней были все документы: паспорт, свидетельство о разводе, диплом художественной академии. Чему радуюсь, хоть убей не пойму!
— Бывает, — тоном знатока ответил Юрист. — Я иногда, когда проигрываю дела в суде, тоже радуюсь. Казалось бы, имидж теряю, клиентов отпугиваю. Но чувствую облегчение и от этого радуюсь.
Чуток помолчали, поглазели на огонь. Вдруг, Юрист вспомнил что-то:
— Так не было в избушке документов!
— Как так?
— Ты их ещё лет пять назад утопил, когда место под избушку искали. Помнишь, от медведя убегали, рюкзаки поскидывали. Медведь давай их трепать и не успокоился пока до сгущёнки не добрался. Все твои документы в клочья порвал, а ветер кусочки в реку швырнул.
Художник широко раскрытыми глазами посмотрел на брата.
— Так это что, за пять лет они мне ни разу не понадобились?
— От счастья не скрыться, Фестиваль! — довольно ухмыляясь похлопал брата по плечу Юрист.
Не смотря на восстановленную цепь событий художник остался не доволен.
— Всё равно, мне кажется, что не избушка горит, а моё прошлое. И светом будущее освещает. Легче мне стало, понимаешь, Юрист, легче.
— А чего хорошего в твоей лёгкости? Не соскучишься ли по комфортной тяжести, чтобы не улететь с баргузином?
— Лёгкость, она меня к новому открыла. Страхи сами себе кровь высосали. Вместо них звон в груди такой, словно я себе из будущего смс-ки радости шлю прямо в сердце, одну за другой и абонент всегда доступен.
Юрист посмотрел на брата, коротко кивнул.
— Наверное, этот звон я и услышал, пошёл к тебе в ночь. А мой мобильник пока только кровь гоняет…
Картины на снегу привлекли внимание Юриста. Согнувшись, как джигит на скакуне, поднял один рулон, развернул. Дрожащим голосом воскликнул:
— Силы небесные! Ты что творишь, Фестиваль?! Да разве можно такое на снегу сваливать как… как хлам?
— Можно, — уверенно ответил художник. — Нихрена с ними не будет. Они у меня даже в огне не сгорели. Так что им теперь всё можно.
Юрист охая и ахая просмотрел все картины. Немного подумал и бросил их обратно на снег.
Пока Юрист смотрел картины, от леса отделилась тёмная фигура. Утопая в сугробах кто-то двигался к горящей избушке. Братья не видели. Стали болтать по пустякам, вспоминали как мальцами бегали по грибы-ягоды. И даже когда совсем рядом снег заскрипел, тоже не удосужились обернуться. Один подумал на любопытного зайца, другой взахлёб расписывал последний бракоразводный процесс мэра, на котором лично участвовал в проигрыше половины имущества.
— Мужики, и мне налейте! — рявкнул нежданный гость так, что братьев как ветром сдуло. Фестиваль в огонь кинулся, схоронился в алом мареве за упавшими брёвнами крыши. А Юрист, строго по прецедентам практики, за сарайку спрятался.
Гость вошёл в круг яркого света избушки. Плеснул в кружку шампанского и выпил одним духом. Налил ещё…
— Хорош наше шампанское жрать! — раздалось робкое требование Юриста из-за сарайки.
Гость обернулся, задумчиво выдул вторую кружку. Посмаковал вкус губами. Хотел налить ещё, да в бутылке уже ничего не было. Тогда гость метнул пустую бутылку в огонь и крикнул:
— Идите сюда, не трону!
Бутылка пролетела сквозь окно и скрылась где-то в сугробах. Искорки обозначили след болида.
— Ты кто такой? — из огня крикнул художник.
— Я-то? Вампир тутошний, — грустно ответил гость. — Да вы не бойтесь. Садитесь рядом, поговорим. Посмотрю, что вы за люди такие, на что годитесь.
Художник задумался: «Какой-то странный тип. Орёт не по-детски. Прямо, как паровоз орёт. Выдул наше шампанское и приглашает на кастинг. Может, браконьер заблудший?» Внимательно оглядев гостя, художник постарался определить по одежде его статус-кво. В свете избушки казалось, что гость полностью меховой. Шкуры набросаны кое-как, не понять чем скреплены. На голове копна нечесаных волос органично переходит в длинную косматую бороду.
— Сам ты… браконьер заблудший, — неожиданно в точку ответил гость. — Я обычный человек. Отчего не веришь людям? Людям надо верить, правда, Юрист?
В голове Юриста поплыли гуси. Стали крякать, требовать веры. Прогнать их смогла только горсть снега растёртая по лицу. Но лучше бы он остался с гусями. Дальше вот какая штука приключилась.
— Чем докажешь? — крикнул художник. — Обычные люди не появляются из ниоткуда внезапно и не орут так, что всё вокруг хрусталём звенит. Обычные люди ведут себя обычным образом…
— Кто бы говорил…
— Не понял…?
— Обычные люди не прячутся в огне, не идут зимой в лес на ночь глядя… и уж точно не пьют в лесу из железных кружек красное шампанское! Кстати, чего это у вас ни консервы, ни вино не замёрзли на морозе?
В словах меховика было зерно истины. Художник посмотрел на языки пламени обнимающие его со всех сторон, встал, отряхнулся от пепла и вышел из огня.
— Допустим, про шампанское в лесу ты верно подметил. Только я не знаю, как Юрок ухитрился донести и не заморозить. А с огнём вопрос…
Услышанное повергло Юриста в транс. Действительно, ни консервы, ни шампанское не замерзли. Хоть лежали в рюкзаке несколько часов, а вокруг не меньше двадцати мороза. Мало того, Юрист не смог припомнить вообще ни одного момента в своей жизни, чтобы рядом с ним что-нибудь замёрзло. Наоборот, что-нибудь постоянно таяло. В полынью провалиться — это было обычным делом для юного Юрка. И то, что вокруг метровый лёд, вообще никогда ничего не значило. По той же причине тихая радость смакования мороженного открестилась от Юрика, как от чумы. Жена постоянно холодильник нахваливает: «Смотри какой хороший холодильник нам достался: никогда морозилка не обмерзает. А у Нинки такой же, но она постоянно его отпаривает. Мечтает купить новый незамерзающий…» Память злорадно подкинула ещё десяток случаев, на которые в суетном беге жизни Юрист не обратил внимания. А надо было. И теперь, сидя за сараем, поймав осознание ранее невиданной части своего бытия, Юрист всплакнул. Скупая слеза сурового сибирского юриста пробежалась по щеке, слетела на колени и впиталась штанами. Конечно, она и не думала замерзать.
Привычный мир Юриста рухнул. Можно сказать, что мужчина немного умер. Закрыл глаза, обмяк, уткнулся собольей шапкой в стену сарайки, замер. Хоть он и не задумывал, но всем своим видом стал олицетворять наплевательское отношение к народной мудрости ‘Не спи — замёрзнешь’. Впрочем, он мог это себе позволить.
Тем временем, художник покинул уютную зону огня и подошёл к меховику. Немного поиграли в переглядки, немного помолчали. Меховику стало скучно, и он потянулся за второй бутылкой шампанского.
— Конечно, я не вампир. Иногда позволяю себе чего-нибудь красненького, — меховик стрельнул глазами в сторону художника. — В основном, рябиновку ставлю, мухоморы практикую. Я бы к вам и не пришёл, если бы не красное шампанское. Понимаешь, интересно было попробовать: изменился ли вкус шипучего вина со времён Атлантиды.
— Ну и как, изменился? — ехидно спросил художник.
Громко хлопнула пробка открываемой бутылки. Меховик налил в обе кружки, махнул рукой, приглашая Юрка, но тот не отреагировал. Тогда меховик протянул одну художнику, вторую сам взял.
— Очень изменился. Да и вообще, всё изменилось. Люди стали какие-то странные, элементарных вещей не замечают. Да бог с ними, пей шипучку, вкусно ведь.
Вино тонкой струйкой поднялось из кружки и направилось само в рот меховику. Где-то под зарослями бороды появилась улыбка. Художник заметил складочки возле уголков глаз, какие бывают при улыбках. Но дружелюбие гостя не в силах было разбить лёд непонимания, который образовался в голове художника при взгляде на вино уходящее самотёком вверх. Вспомнились кадры из фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки». По спине пробежали мурашки. Художнику опять захотелось в огонь. Сделав пару глубоких вдохов, он пересилил страх, отважился на глоток вина. Потом ещё разок. Закончив с вином, вернул кружку на чурбак.
Меховик поставил рядом свою пустую кружку. Вытер рукавом усы, сел на козлы, как только что сидели братья. Довольным густым баском стал выпускать слова на волю. Художник их видел. Они неспешно вылетали мыльными пузырями. Дутые бока красовались буквами на разных языках: кириллица, латинские, иероглифы, клинопись. Они стремились к ушам, и даже слышно их было, но что-то мешало понять. Наверное, всё тот же лёд непонимания.
— Когда Гайя пришла на этот кусок скалы, который вы называете Землёй, здесь ничего не было. Её сознание преобразило арену. Притянуло семена жизни из космоса, воду, то да сё. Конечно, ей кое-кто помогал…
Гость хитро посмотрел на художника, вроде как подозревая его в сговоре с Гайей. Но провокация не проникла сквозь глыбу льда непонимания. Пришлось меховику унять свои претензии и продолжать далее без намеков.
— … Вдруг, всё зашевелилось, заёрзало. Кто-то кого-то догоняет, кто-то убегает, кто-то на месте стоит и только во времени плывёт. Интересно было, первые аккорды миллионами лет. Потом… потом появились люди. И тут всё смешалось. Сознание людей, понимаешь, всё меняет…
Меховик опять сделал паузу и выразительно посмотрел на художника, ожидая комментариев. И они последовали.
— Ты, что? Уже окосел? Нашёлся брат солнечной системе!
Художник вспомнил о Юристе, глянул и охнув поспешил на помощь. Поднял брата под руки, дотащил до поленницы и усадил кое-как на чурбак, прислонив спиной к рядам дров. Потом наклонился и заботливо посмотрел в глаза — всё ли нормально? Юрист проморгался, сфокусировал взгляд на художнике и спросил:
— Почему ты не горишь, Федя?
С козел послышался довольный хохоток. Меховик упивался ситуацией.
— Я не знаю, — развёл руками художник. — А почему шампанское не замерзло?
Меховик наподдал хохоту. Сцена ему нравилась.
— Ага, опомнились братишки! Один в огне не горит, другой незамерзайка. Может вы эльфы? Или смурфики?
Мощный хохот меховика испугал дятла. Он взлетел обратно в дупло, поклявшись разобраться.
Отсмеявшись, меховик спрыгнул с козел и подошёл к братьям.
— Ладно, покажу вам кое-что. Смотрите внутрь моих ладоней.
И прежде чем братья успели что-то ответить, меховик закрыл им глаза руками. Пальцы засветились трепетным зелёным светом. Свечение разрослось на ладони и ручейками спустилось на всех троих, окутало зеленоватым маревом. Через минуту лишь слабые контуры просматривались сквозь уплотнившийся зелёный туман.
Дятел наблюдал из дупла готовый к действиям. Вдруг, он поймал озарение: «Клюв даю — там Весна!» С диким рёвом, как думалось птахе, он рванул к Весне. Меховик не успел среагировать, дятел угодил ему аккурат в лоб. Странный лесной гость рухнул на снег, как валится подтаявшая стена айсберга. Зелёный туман не отпустил добычу, растёкся, но добавил красок в марево. Появились красные языки, синие. Радужные разводы засверкали повсюду. Зажглась дикая пляска красок. Братья замерли, широко открытыми глазами смотрели куда-то перед собой, то удивлялись, то смеялись, то плакали.
Дятел лежал рядом с меховиком, распластав крылья, как Дон Кихот после мельницы. Но, в отличие от нежных Донов Кихотов, голова у дятлов тренированная. Боец быстро очухался. Суетливо замахал крыльями, перевалился на бок и вскочил на лапки. Прямо перед ним оказалось заросшее лицо меховика. Дятел сжалился и вознамерился клюнуть в уже помеченное место, чтобы помочь вернуться из забвенья, но меховик вовремя моргнул. Лесной рыцарь с гордым видом улетел обратно в дупло. Устраиваясь поудобнее горестно вздохнул: «Нет, не весна это была. Кругом обман!»
Тем временем, меховик совсем пришёл в себя. Сел, растёр лицо снегом. Полегчало. Посмотрел на братьев и завернул ругательство, которое в наши времена никто и ругательством не назовёт. Так, набор звуков на мёртвом языке. Резво вскочив на ноги, меховик стал бегать вокруг братьев и собирать свечение в кулак. Танец огней прекратился. Оцепенение спало с братьев, но навалились чих, насморк и слезотечение. Первое время меховик боялся как бы братаны чихая не поубивали бы друг друга столкнувшись головами. Поэтому он развёл их в стороны и следил, чтобы не приближались к поленнице.
Всему бывает конец, братья прочихались, просморкались и уняли слезу. Меховик подкатил ещё один чурбак к поленнице, усадил их рядышком. Сам опять залез на козлы и стал рассказывать.
— Хотел показать ваши прежние жизни на Земле. Битвы, любовь, последний вздох на гильотине. Чтоб вы сами убедились, как скакнуло ваше понимание себя с момента первых воплощений. Ведь сейчас дело дошло до того, что сознание художника прёт во все стороны, заставляя и вещи осознанно относиться к жизни. Мало того, что сам не захотел гореть, так ещё и тулуп, и валенки, и картины выбрали не гореть. Такого я ещё не видел.
Юрист удивлённо посмотрел на брата, скоренько ткнул пальцем в тулуп. Наверное, он ждал тулупного вскрика, вроде того, что издавало полено в руках Джузеппе. Но тулуп игнорировал запрос. Разочарованию Юриста не было предела. Он даже топнул по валенку брата, не пискнет ли хотя бы валенок? Валенок, конечно, обиду затаил, но не сказал ни слова. Как сговорились с тулупом.
А меховик продолжал:
— Ещё интереснее вышло у Юрка с водой. Он её любит и она его. Теплота чувств не даёт замёрзнуть льду.
Художник рот разинул. Опомнился, вскочил и заорал:
— Хватит пороть чушь! Что это было в радужном тумане?!
Крик художника обратился в копьё. Оно сверкнуло и вонзилось в козлы рядом с коленом меховика. Чуть подрожало древко, потом оружие витееватым дымком рассеялось. Меховик вскинув брови воззрился на чудо. Да и браться тоже притихли. Как завороженные проводили взглядом дымок оставшийся от копья. Художник медленно осел на место.
— Кх-м.. Что-то ты быстро от времени отключился, — проворчал меховик. — Между задуманным и реальностью время должно быть. Вся дуальность на этом держится. А ты его в ничто… Что ж мне теперь делать?
С задумчивым видом меховик уставился в огонь.
— Эй, не уходи от вопроса! — встрепенулся Юрист. — Что ты нам показал? Я будто сотни жизней в секунду проживал.
Меховик почесал бороду, сплюнул и нервно сказал:
— Чёрт его знает, что вы видели! Скажите спасибо лесному доктору. Вырубил он меня и вы бесконтрольно шарахались по… не знаю где вы блуждали. Хоть расскажите, а лучше, мысленно вспомните увиденное.
Первым в воспоминания отправился художник. Сначала пришёл дискомфорт от замерзающего носа, потом воспоминание накрыло с головой. Лес кругом. Ночной зимний лес. Слышится волчий зов. Художник кричит:
— Волки-и-и, вы где?
Мрак ответил:
— Мы тут, рядом, логом идём.
— А почему вы не спите?
— Иди ты лосю в трещину!
Таких грубиянов почему-то совсем не страшно, даже если они рядом идут логом. Художник задумчиво посмотрел на небо. Там звездочка словно ждала внимания. Сорвалась и упала в паре метров. Из фонтана снежных брызг вышел Волк. Огромный, в рост художника. Чем-то до жути знакомый.
Волк спросил:
— Ты чего не в стае?
— А надо? — тоном сомневающегося школьника уточнил художник. Машинально вытер рукавом замерзающий нос. Но оказалось, что рукава нет. И вообще, вместо безбашенного художника теперь отвязный волк.
«Странно, — подумал Отвязный, — если я волк, то почему не в стае? Может быть, потому что они мало спят? Или наоборот, они спят постоянно и идут логом, а я проснулся и хочу на холм, ближе к солнышку?»
Чтобы хоть что-то сказать Отвязный спросил Волка:
— А ты, почему не в стае?
Волк смешно скосил вбок глаза, тихо ответил:
— Мне интересно… наблюдать за теми, кто не в стае…
Подул ветерок. Отвязный ощутил его попытки пробиться сквозь подшёрсток. Потом мысли опять вернулись к Волку.
— Получается, ты тоже не в стае…
— Получается, — согласился Волк и лёг на снег.
Художник очнулся от наплыва воспоминаний. Следом вернулся в реальность Юрист. Меховик предложил кружки с шампанским.
— Хлебните сладенького. Клетки ещё не готовы к таким выкрутасам. Вот придут со склада ваши световые тела, тогда развернётесь на полную катушку.
Художника опять потянуло в транс. Взор затуманился, в мозгу вспыхнула картина с рядами стеллажей, на которых лежали яркие лампочки в виде человеческих тел. Откуда-то издалека донёсся поганенький хохот. Он был такой противный, что художнику до смерти захотелось поймать весельчака и погрозить перед его носом замызганым пальцем с давно не стриженным ногтем в черной окантовке. Пусть поймёт, зараза, как противен иногда неумелый смех. В лучших традициях текущей ночи желание художника тут же исполнилось. Он уцепился за смех и по нему, как по нити Ариадны, вырулил прямо в реальность, где его поджидали меховик и брат. Смеялся брат, а меховик озабоченно всматривался в глаза художника.
— Фу-ты, напугал! Я уж думал ты прямо сейчас призовёшь свою славу и опять меня вырубишь нахрен. Ты погоди возноситься. Сначала разберись: что к чему. На прилавке многое разложено. Что тебе интуиция подсказывает? А то придётся потом ещё на воплощение идти. Большой беды в этом нет, но уж поверь старому Порталу, тебе эта пластинка давно надоела.
Странные слова меховика оборвали смех Юриста. Братья молча, в две пары одинаковых глаз затребовали объяснений.
— Понимаете, сегодня я — Портал. Через меня иллюзия времени крутится, энергии снуют, — ответил меховик, глядя на пылающую избушку. — Видения ваши лишь ложка бульона из горшочка общего людского сознания. Вот где настоящая чушь собрана! Всё нелепое и неестественное, что нагромоздил человеческий разум поверх сознаний воплощённых ангелов. Скорее всего, уже в этой жизни вы вернётесь к себе истинному. Раз уж аттракцион времени начал сбоить, то осталось совсем не долго…
С горки, с которой недавно спустился Юрист, донеслось тарахтение. Браться вскочили с чурбаков, стали всматриваться. Как крейсер по волнам, по пухляку недавно выпавшего снега летел снегоход.
Меховик предусмотрительно спрыгнул с козел и бочком-бочком продвинулся за сарайку, а там и к лесу подался. Браться не обратили внимание на манёвр гостя. Их интересовала странная личность, ночью приехавшая в лес.
Снегоход круто развернулся и обдал братьев волной снега. Личность заглушила мотор и сошла на снег. Сняла горнолыжные очки и Юрист узнал дорогую супругу, которая должна была быть на работе, потому как дежурство у диспетчеров МЧС строгое. В железном монстре Юрист признал боевую единицу автопарка МЧС, на которой частенько они с женой выезжали прогуляться по снежным горкам. Вспомнил Юрист и то, как терпеливо и почти без нервных срывов, обучал Надежду заводить мотор, держать равновесие. «Вот, пригодилась наука, — горестно вздохнув, подумал Юрист. — Чего ей тут понадобилось, ночью, в лесу, на морозе?»
Натюрморт на чурбаке не произвёл впечатления на Надежду. Молча она оглядела сцену действия, скользнула взглядом по сваленным на снег картинам, не поленилась, тщательно обследовала сарайку, нужник проверила. Вернулась и, уперев руки в бока, спросила мужа:
— Где она?
— Кто? — недоумённо спросил Юрист.
— Та самая, для которой ты покупал шампанское и конфеты! Ты думал всё будет шито-крыто? В ларьке сегодня Нинка работает, а ты её впопыхах не узнал. Мужик ночью выходит из дома, покупает шампанское с конфетами и шлёт смс-ку «К утру буду». Ты что: за дурр-ру меня держишь? Где она?!
— Надь, да не было здесь никого, — попытался защитить брата художник. — Только мы. Правда, был здесь ещё Портал, но он куда-то смылся.
Надежда опытным взглядом всмотрелась в глаза художника. Вранья не видать, как не видать и опьянения. В полной растерянности Надежда обошла избушку. Вернулась с пустой бутылкой от шампанского.
— Пили много? — сурово спросила Надежда демонстрируя бутылку.
— Да какое там много! — сплюнув ответил Юрист. — Чисто символически.
Отбросив бутылку Надежда подошла к рюкзаку мужа. Вытряхнула содержимое на снег. Ничего особенного: шерстяные носки, спички, запасные рукавицы и трусы с пальмами. Взглянула на огонь и сердце затянулось болью.
— Вы что, сожгли её?
У Юриста челюсть отпала.
— Да ты в своём уме, дорогая?! Не было здесь никаких женщин. Были зайцы, дятлы, лиса приходила, но никаких баб!
— А зачем избушку сожгли? — не сдавалась Надежда.
Юрист набрал воздуха для ответа и замер: «А действительно, почему Федька избушку сжёг?»
Художник решил разложить всё по полочкам. Встал, рубя ладонью воздух отрапортовал:
— Избушка сгорела от смеха. Уточняю, от моего смеха. Деваться мне теперь некуда. Принимайте зиму перезимовать.
С довольным видом художник уселся обратно на чурбак.
Лицо у Надежды прояснилось. Ничего страшного не было. Просто у деверя крыша поехала. Так хорошо стало на душе! Боль ушла, острые мысли испарились. Всё ерунда, если измены не было!
— Смотри Юра, братик твой умом тронулся. Обычно это со знаменитыми художниками случается, но бывает и с такими.
Юрист подумал немного и решил возразить.
— А кто сегодня нормальный? По нынешним временам, чем больше тараканов в башке, тем гламурнее. А что до знаменитости… ты картинки-то Федькины глянь. Вон, на снегу валяются. Интересно, что скажешь?
Развернула Надежда одну картину. Склонила голову набок, языком поцокала. Тихо прошептала:
— Вроде и не картину держу, а судьбу чью-то…
С чурбака весёлым голосом отозвался художник:
— Судьба в руках Надежды! Звучит красиво, но тупо.
В глубине леса Портал остановился, вздохнул. «Ох, ребята, не долго вам осталось про судьбу, да про надежду болтать. Выросли вы из этих детских штанишек…» Никого рядом не было. Никто не услышал слов меховика. Да и если бы услышал, как их понимать? Поживём, увидим.
(С) Васькин В. 19.02.2015
Оставить комментарий