«Суп Триколе» Виталий Васькин. Глава 5...

Глава 5

Гости и не подозревали о буре, поднявшейся в душе хозяйки дома. В ожидании бутербродов они скучали: Сергей и Герман беседовали на диване; Андрей слушал их, сидя на стуле перед камином и смотрел на пляску огня; Мария сновала между кухней и залом, накрывала на стол, стараясь не потревожить задумавшуюся Зинулю; Бутан устроился в плетёном кресле Марии и тоже смотрел на огонь.

— У меня ощущение, что просветление — это венец обмана, — заявил Герман вслух, отвечая на какие-то свои давние мысли. — Достигать его не нужно и невозможно. Это как… как ломиться в открытую дверь. Если пытаться достичь просветления, то это значит толкать дверь, сверлить, взрывать. Каждое усилие требует секундочку, минуточку или год. Слой бронированного времени, отделяющего от цели, нарастает. Но если осознать ситуацию чуть шире, то достаточно просто отойти в сторонку и позволить чему-то более эффективному, чем действия, открыть дверь. Вот тут и появляется закономерный вопрос: что это за штука, открывающая двери?

— Есть предположения? — с усмешкой спросил Новеев. — Сквозняк?

— А чёрт его знает! Знал бы — не сидел тут. Конечно, мне не трудно наговорить красивых слов про «Я есть» или божественность. Только это всё будет пустым сотрясанием воздуха. Хочется прочувствовать, так сказать, попробовать на вкус, солёно или перчено? Поэтому очень интересно: как это произошло у тебя? Про огонь и про негодяев браконьеров мы уже слышали, но какие были ощущения, что конкретно помогло?

Слова Германа заставили обернуться Андрея и Бутана.

— Нет проблем. Если интересно, то расскажу, — ответил Новеев, зевая.

Охнув, Мария попросила подождать. Убежала на кухню и вернулась с Зиной. Хозяйка дома не пожелала садиться и стала слушать, прислонившись к дверному косяку. Мария села в плетёное кресло рядом с Бутаном.

Сержант с ухмылкой оглядел аудиторию и начал рассказ.

 

 

Было это в начале ноября. Снег ещё не лёг. Что выпадет, быстро растает. Сухой стоял лес, как порох. Нас было пятеро, мы шли обычным маршрутом наряда. Ветер хлестал, как сумасшедший, то в одну сторону, то в другую. Бил в лицо песком, закидывал листьями. По рации поступила команда: свернуть в лес и проверить квадрат в районе старой лесопилки. Мы так и сделали — проверили лесопилку, осмотрели тракт.

Только мы доложили о следах недавнего пребывания людей, как увидели дым. Пока снова доложили, пока сбегали осмотреть лесопилку — огонь взял нас в кольцо. Раньше мы уже попадали в пожары, и всегда было ясно куда бежать. Но в этот раз ветер метался в разные стороны, растаскивая дым повсюду. Прохода не было видно ни с земли, ни с дерева. Тогда мы побежали в сторону реки. Дым поглотил всё, впереди через пять метров ничего не было видно. Мы пробовали дышать через мокрые повязки, но толку от них было мало. В какой-то момент мы потеряли друг друга. В очередной порыв ветра дым расступился, и я увидел впереди стену огня. Путь к реке был отрезан.

Надо было бежать обратно, а сил уже не осталось. Кое-как я добрался до небольшого овражка и упал на землю. Там, у самой земли, оставалась полоска воздуха почти без дыма. Навалившееся ощущение беспомощности было мерзким. Я лежал в овражке и всё не мог прокашляться от дыма. Вдруг, я услышал крик — кто-то звал меня. На четвереньках я выполз из оврага и увидел сквозь клочья дыма небольшую полянку. По ней бегал Ваньша Топорков и звал меня, надрываясь в крике. Остальные парни остервенело рыли сапёрными лопатками яму. Я понял, что они задумали в ней спрятаться. «Печёная картошка…» — вот о чём я подумал в тот момент.

Ярко вспыхнула мысль: «Лучше задохнусь, чем печься в яме!» И тут я понял, что сама смерть не страшит. Просто, очень не хочется боли и очень не хочется умирать вот так, без цели, без смысла, толком не пожив. Я скатился обратно в овражек и закрыл глаза. Сил не осталось даже смахнуть налипшую на лицо паутину, и я решил: «Будь, что будет…». Стало легче. Где-то на заднем плане мерцала мысль о необходимости бороться за жизнь. Но её накрыла другая. Даже не мысль, а понимание, что сейчас не время дёргаться. Мозг неожиданно подчинился, перестал лихорадочно искать пути спасения. Впервые в жизни я ощутил отсутствие мыслей. Не всех. Например, я мог сказать себе мысленно, что чувствую дым, усталость. Но этим всё заканчивалось. Мыслей-приказов не было. Не было воспоминаний о прошлом, догадок о будущем. На фоне неожиданно нахлынувшей передышки разума я поймал один взволновавший меня факт: «Почему нет животных?» Мы раньше видели места пожарищ. Там часто попадались останки животных. Но сейчас вокруг не было никого. «Они нашли выход?» — спросил я себя. Ответ пришёл тёплой волной в области сердца. Такой приятной, что хотелось растянуть это мгновение теплоты, утонуть в нем, забыв про всё. Вернулись мысли-приказы, разум требовал действий. Я уже понял, что спасение рядом, осталось только найти его.

Я встал и пошёл наугад, пригибаясь к земле, где дыма меньше. Прошёл мимо копающих парней, они уже по пояс вгрызлись в землю. Ваньша тоже копал, увидел меня, ничего не сказал и стал дальше махать лопатой. Ноги вывели меня на край поляны, к старой берёзе. Она давно прогнила, половина ствола обломилась. Под образовавшейся аркой я заметил черную дыру в ковре прошлогодней листвы. Шатаясь, я подошёл к берёзе и упал на колени. Под листьями оказались ветки закрывающие лаз. Оттуда тянуло холодным чистым воздухом. Радость ворвалась в грудь, и я заорал: «Сюда! Здесь землянка!» Никто не ответил. Грохот от пожара и буйства ветра заглушили мой крик. Тогда я на карачках подполз к горке выкопанной земли, забрался на неё и закричал: «Скорее! Там землянка!» Парни услышали. Первым полез из ямы Ваньша. Его взгляд я не забуду никогда — голубые глаза и чёткие красные линии полопавшихся от едкого дыма сосудов. Это как голубой бриллиант в кровавой сетке. В нём бились насмерть: рыть или поверить? Они пошли за мной.

Мы раскидали ветки и обнаружили вход в землянку. Ею недавно пользовались. На полках лежали мешки и всякая мелочевка. В дальней стене зияла черная дыра подземного хода, из которого шёл свежий воздух. Мы поползли. Стены и потолок прохода были недавно укреплены толстыми поленьями. В этих местах было особенно трудно пролезть. Один раз мы почувствовали упавшее наверху дерево: огонь сожрал ствол внизу и оно свалились, заставив содрогнуться землю над нами. Очень неприятное ощущение. Но свежий воздух прочищал нам легкие, и надежда придавала сил. Неожиданно быстро мы выбрались на берег реки. В этом месте она образовывала рукав, глубоко врезающийся в лес. На него-то мы и вывалились с обрыва.

Долго лежали, остывая, жадно дыша чистым воздухом. Одна моя нога угодила в воду, но сил перекатиться на песок не было. В тот момент я как-то особенно осознал, что лаз был там давно, он словно ждал меня. Он уже был во время утреннего развода, был, когда я принимал присягу, когда впервые пошёл в наряд. Скорее всего, его вырыли ещё в войну, до моего рождения. Мелькнула мысль: «А, не я ли его рыл в прошлой жизни?» Стало смешно, а потом резко кольнуло сердце — я почувствовал пустоту времени. Оно показалось мне бессмысленной штукой, годной только на то, чтобы свести друг с другом разные части мира.

В больнице, я много думал об этом. Иллюзия времени раскрывалась всё полнее. Я понял, чем время схоже с пастушьей дудочкой. Заскучал пастух, захотелось добавить в жизнь немного красоты — сделал дудочку и заиграл на ней мелодию. Так и мы, играем ноты на дудочке времени. А ведь музыка в нас самих. Это просто выражение себя.

 

 

Сержант закончил рассказ. В наступившей тишине ветер опять заиграл ведущую партию. Первым не выдержал тишины Привалов.

— Туманио… Что же ты чувствовал?

Сергей встал с дивана, подошёл к окну и стал всматриваться в игру ветра со снегом. Без обычной улыбочки, тоном удивлённого астронавта ответил:

— Это продолжает расширяться. Каждый день я открываю что-то новое. Впервые я почувствовал произошедшие перемены в момент, когда сказал себе: «Будь, что будет». Тишина обрушилась на меня, словно мысли испугались и решили не высовываться. Но тогда я это не осознавал. Кайф от осознания перемены пришёл в больнице. Почти месяц я валялся на койке не в силах встать. Врачи ничего не могли сделать. Они думали, что был ожёг лёгких и отравление дымом, но моё тело просто перестраивалось под новый уровень осознанности. Именно тогда со мной связалась Урусвати и попросила прийти к вам. Это был ласковый шепот в голове, от которого чуть отступили боль и жалость к себе. Сначала я подумал, что это галлюцинация. Но потом, пришла уверенность в реальности просьбы.

— А как ты вышел на Зину? — спросил Антохин.

— Здесь очень тонкая грань, — Сергей обернулся, сложил руки на груди и оглядел всех, как капитан Немо команду Наутилуса. — Раньше я бы что-то делал, искал бы контакт с Урусвати, чтобы уточнить адрес или телефон. Но к моменту выписки из больницы я уже заметил странную особенность. Если не предпринимать никаких действий по достижению задуманного, то всё происходит само собой. Достаточно сделать выбор и почти забыть про него. Да, это именно то, о чем только что говорил Герман. Но у людей этот трюк плохо работает по одной простой причине — вы тратите себя на бесконечные сомнения и тревоги. Все эти дёргания не позволяют встретиться двум нужным точкам на нитке времени.

— Ну и как это было? Что конкретно произошло само собой?

— Да всё было очень просто! Я шёл в военкомат оформить документы и захотел перекусить. По дороге встретилось кафе, в нём столики с компьютерами. В поисковике по слову Урусвати ваш сайт попался через несколько кликов. Были и другие, но ваш отозвался приятной дрожью в районе груди. Остальное дело техники.

Зинаида тихонько прокомментировала:

— Действительно просто… Когда ты позвонил, я почувствовала волну жара по всему телу. Потом ты сказал про Урусвати, встречу. Я сразу вспомнила тот случай, когда мне удалось пообщаться с ней.

Андрей, Мария и Герман одновременно засмеялись. Мария пояснила:

— Мы пробовали устроить ченнелинг, все заснули, а Зинуля что-то на кухне доделывала. Пришла сюда, а мы все дрыхнем.

— Да, это было весьма странно. Я села в кресло и чувствовала себя очень неловко среди спящих. Что делать — не понятно. Потом меня тоже потянуло в дрёму, но на краю сна я задержалась, и произошёл первый контакт с Урусвати. Вот тогда я и попросила встречу хоть с кем-то из воплощённых Мастеров.

Картинка сложилась и вправду простая. Всё само собой, никаких особых усилий. «Вот оно, то самое, что круче любых действий! — понял Антохин. — Только как это вызволить в себе, как пробудить?»

Сергей прокашлялся в кулак, досадливо потёр горло.

— Есть ещё кое-что для сведения, на всякий пожарный. В больнице иногда накатывали моменты, когда я готов был умереть, лишь бы избавиться от боли. Понимаете, я не был готов. Не понимал, что происходит, боялся инвалидности или бесконечности боли. Я отчетливо осознавал, что стоит только выбрать — и я уйду. Но заноза, больше похожая на неудовлетворённость от вхолостую выстрелившей жизни, чем на страх смерти, помогла мне остаться. И сейчас я благодарен себе за то, что обнаружил эту занозу, обратил на неё внимание и позволил ей ныть.

— А перед пожаром ты интересовался духовным развитием? — спросила Мария.

— Кое-что знал. На заставе пылились на полках красного уголка три книги Кастанеды и одна Экхарта Толле. Кастанеду я пролистал кое-как, потом за Толле принялся. Он мне больше понравился. Особенно момент ожидания мысли «как кот ждёт мышку возле норки». Что-то в этом было, заставившее меня задуматься. Вот и весь багаж знаний.

— А религии какие-нибудь? — не сдавалась Мария. — Библию не читал?

Сергей повернулся к Марии, потягиваясь. Улыбка так и играла на щеках.

— Весной мне стукнет двадцать. Вы себя-то помните в этом возрасте? Короче, мысли болтались вокруг девчонок, компьютеров и хромированных байков. Если бы не послабление режима «старичку», я бы никогда и не прочитал тех книг.

По комнате разлилась тишина. Все катали на камушках разума услышанное.

— М-да, вот и узнали мы, как это бывает из первых рук, но толку от этого никакого, — грустно подытожил Привалов.

— Так уж и никакого?! — возразила Мария и кудряшки опять взлетели на мгновенье. — Я, например, узнала, что Ваньша Топорков — замечательный молодой человек с голубыми глазами! И… чем это так вкусно пахнет?

Пахло действительно очень вкусно. Андрей потянул носом воздух, непроизвольно сглотнул слюну. Зинаида усмехнулась, спросила громко, глядя на Марию:

— С просветлением всё ясно. Есть вопросы по бутербродам: все будут горячие бутерброды с колбасой и сыром, или кому-то нужно что-то диетическое с воздухом?

Понятное дело, вопрос касался не мужчин. Они-то всегда рады чему-нибудь сытному и вкусному. Мария недолго колебалась.

— Сегодня можно. Боюсь, суп будет не наваристый.

Зина кивнула и ушла на кухню.

 

Начало 

Продолжение

 

«Суп Триколе» Виталий Васькин. Глава 4...

Глава 4

Снежинки на окнах обрадовались. Каждой охота растаять за шиворотом у человека. Ветер затаился, приберегая силу для шутки. Сквозь прореху в облаках выглянула луна. Природа подготовилась к встрече, но люди не спешили. Медленно одевались, стонали, кряхтели. Очень не хотелось им возиться с машинами. Кое-как собравшись, вывалились во двор. И тут ветер проявил фантазию. Для затравки легонько сдунул с крыши горсть снега. Снежинки блеснули звёздочками в свете фонаря.

— Ой, как краси… — охапка снега, брошенная ветром, не дала Марии договорить. Эффект понравился ветру, и он пошёл вразнос. Давнишняя мечта — порвать в клочья курточки и пальтишки — вернулась к ветру готовая отдаться. И он даже не прочь был перевернуть дом, поставить его трубой вниз, но… сил не хватило. В отчаянии он покрутился во дворе, пихнул сколько мог снега в будку собаке и слег, изнемогая за сараем. Слабак.

Люди недоумённо оглянулись. Ветер почти полностью вычистил двор. Даром что снегом игрался, а на самом деле подмёл всё вокруг. Только у ворот остались сугробы. Подошли с лопатами Андрей и Зина. Сторожевой пёс Надфиль выкарабкался из конуры и пулей примчался к хозяйке. Почти весь белый, только лоб и уши коричневые, а от затылка к носу тянется белая полоса зигзагом.

— Ладно-ладно, испугался ветра, защитник? — ласково пожурила пса Зинаида. — Иди к себе, Надфиль. Не мешайся тут!

Пёс и не подумал слушаться. Вертелся сразу везде, норовя сунуть нос в самые неподходящие места.

— Ты почему его на цепь не сажаешь? — спросил Герман.

— Смысла нет. Он ещё щенком как-то научился цепи обрывать. За то и прозвали его Надфилем, а поначалу он был просто Филей.

— Ты хочешь сказать: он перегрызает цепь? — удивилась Мария. — Она же железная!

— А ему плевать, что железная. Звенья разгибаются, кольца лопаются и всё такое. Дима пробовал на верёвки перейти, так они даже до вечера не доживали.

Мария с уважением посмотрела на пса, погладила вихор на затылке. В ответ он прижался к её ноге, стал вилять хвостом ещё быстрее.

— Ветер за нас всю работу сделал, — сказала Зина, осматривая двор. — Сейчас ворота откроем и заезжайте. Две машины можно у сарая поставить и одну здесь во дворе. Клумбы льдом встали, заезжайте смело, ничего не поломаете.

Вскоре машины рассовали по местам. Герман с Бутаном опять закурили, а остальные скучковались возле собачьей будки. Зинаида показывала коллекцию оборванных цепей. Как скальпы врагов у вигвамов индейцев, висели трофеи Надфиля, прибитые к крыше будки. Пёс крутился рядом, переживая за припрятанные косточки.

— Это муж придумал хранить улики против Надфиля. Вещдоки, как фотоальбом, показывают его детство и отрочество. После первых нескольких случаев мы стали из интереса новые цепи покупать. Хотели ещё подписать, какая сколько продержалась, но всё руки не доходили.

«Удивительно, как это щенок мог разогнуть железяку! — подумала Мария, глядя на первый экспонат выставки. — Наверное, есть что-то такое, чего мы не знаем о железках и щенках. Да и вообще, много чего не знаем, а щёки надуваем. Человек ограничен, а вокруг столько всего интересного. Вот бы научиться вырываться из привычного мира!»

Взгляды Сергея и Марии встретились. Она поняла, что отправила в суп очередную мысль. «Неужели это меня настолько сильно заботило? — сама себе удивилась Мария. — Мне казалось это не очень существенным. Но, если посмотреть с точки зрения обретения свободы, то да. Надоело играть по кем-то установленным правилам. Хочется вырваться из тюрьмы! Так тяжко дышать в правилах…»

Очень кстати вернулся ветер. Закинул в лицо Марии горсть снега. С наслаждением она растёрла снежинки по глазам и щёкам. Стряхнула капельки воды с рук на Андрея.

— Туманио, Мари! — шутливо возмутился Привалов. — Придётся тебе руки цепями сковывать.

Ветер, как доблестный рыцарь, вступился за честь дамы. Шапка Андрея улетела под машину, а сам он получил снежной лапой по макушке.

— Бегите в дом! — в поддельном ужасе крикнул Антохин. — Ветер с ума сошёл!

Раскрасневшиеся и радостные все вернулись в дом. Разделись намного быстрее, чем одевались. Поднялась суета, кто руки помыть, кто носик припудрить. Сергей подошёл к Зинаиде, отвёл её на кухню для разговора.

— Все уже определились с выбором, суп для них готов. А ты даже не думала всерьёз. Переживала за кого-то, вспоминала что-то. Я не читаю мысли, но вижу, что ты далеко отсюда, светимость померкла. Тебя нет с нами здесь и сейчас. Неужели есть что-то, ради чего ты отказалась от самой себя?

Зина растерянно посмотрела на Сергея. В задумчивости достала из холодильника помидоры стала их мыть. Под шум воды кое-как собралась с мыслями и ответила:

— Я как-то не заметила. То есть, да, я знаю, что постоянно думаю о чём-то другом. О Максиме с его письмом, об обмороке Германа… о Диме. Вопросы у меня давно готовы, только, по-моему, и ответы уже есть. Они не рождаются отдельно. Если есть вопрос, то я знаю и ответ. Возможно, это покажется странным…

— Ничуть не странно, — поддержал Новеев. — Ты просто неосознанно пользуешься Знанием. Интуиция родом оттуда. Там нет цифр и времени, но есть все ответы. Я бы предложил тебе кинуть в суп желание получить ясность в общении со Знанием.

Вполуха Зина слушала Сергея и продолжала заниматься помидорами. Сложила их в тарелку, достала разделочную доску и начала резать. Дело пошло слегка необычным образом: с брызгами и застреванием ножа в доске. Помидоры требовали намного меньших усилий, но Зина этого не замечала.

— Ого! — воскликнул Сергей. — Как много света! Что-то сильно задело, и ты решила обновить своё присутствие здесь. Добро пожаловать! Какие ощущения?

На возглас Сергея пришёл Татарников и увидел странную картину. Зина исступлённо рубит ножом помидоры. Красные брызги разлетаются во все стороны. Чуть в стороне, у окна, стоит Новеев с видом абсолютно счастливого человека. Бутан не успел ничего сказать, как получил ошмётком помидора в глаз. Злость взвилась из-под ног и ударила в грудь. «Чего это я так вспыхнул?» — удивился сам себе Бутан. Зина обернулась, увидела Бутана с залепленным глазом, и расхохоталась. Бутан поспешно убрал помидор. Точнее, он думал, что убрал, но всего лишь размазал по щеке. Такого удара судьбы Зина уже не вынесла — смех согнул её пополам. Не в силах стоять, она села на корточки, прислонившись спиной к дверце кухонного стола. Нож так и не выпустила. Закрыла лицо свободной рукой и, всхлипывая, досмеялась всласть. Глядя на бесконтрольное подрагивание ножа в кулачке Зинаиды, Татарников ушёл от греха подальше, а точнее — умыться в ванную.

Сергей дождался возвращения Зины из похода в страну Ха-Ха.

— Ну, как? Легче стало?

В ответ она мотнула головой, глядя куда-то вдаль.

— Нет, не легче. Почему я вечно кому-то чем-то обязана? — голос Зинаиды обрёл твёрдость. — Я уже на автопилоте постоянно за кого-то беспокоюсь, вечно перед кем-то оправдываюсь. Мне предлагают место завотделением, но я отказываюсь. А почему? Потому что нет настроения, уверенности. При чём тут настроение? Если хороший врач и знаешь своё дело, то всё будет нормально. Дело не в этом. Дело в том, что … Дима ушёл, а я осталась. Я чувствую себя виноватой перед ним!

Вырвалось признание. Чувство вины, отравляющее жизнь, наконец-то было вытащено на солнцепёк. Здесь оно съёжилось, превратилось из грозного тирана в карлика. Зина швырнула нож на пол, уткнулась лицом в ладони. Нож улетел под посудомойку и там затих.

— Вот и славно, — мягко сказал Новеев. — Сдаётся мне, что ты начала получать ответы, ещё не успев задать вопросы. Это нормально. Время — всего лишь иллюзия.

Плечи Зины мерно поднимались и опускались. Она не плакала, дышала, старалась выкарабкаться из тёмной ямы, разверзшейся перед ней. Получилось. Отчаяние не утянуло её снова в слёзы. Зина удивилась самой себе: «И как это я не разрыдалась?» Посмотрела на Сергея, вскинув брови. Он предложил руку, Зина опёрлась на неё и встала.

— В интернете я начиталась столько всякого. Неизвестные, но кем-то признанные гуру, что-то советуют, требуют от учеников дисциплины, веры в собственные силы. Если их послушать, я опять должна, как земля колхозу. Раньше я думала, что духовное пробуждение — это путь к свободе. Я и сейчас так думаю, но, бегая по форумам и соцсетям, совсем запуталась. Я не понимаю: кому верить, а кому нет? И вообще, можно ли кому-то верить в деле просветления?

Пришедший накатом вопрос поразил Зину. Она задумчиво посмотрела в окно, закусила губу. В этот момент из ванной вернулся Татарников, хотел что-то сказать, но замер на пороге, почувствовав тревожную тишину. Зина повернулась к Сергею и спросила чуть дрожащим голосом:

— Зачем тут вообще кому-то верить? Зачем, например, мне верить в то, что ты просветленный Мастер? Это не приблизит меня ни на шаг…

— Согласен…

— … вот и чудненько! — Зинаида повысила голос. — Я никому ничего не должна и никому не обязана верить! Я точно знаю, что где-то внутри меня рождается тёплое светлое ощущение перемены. В нём приятно нежиться. По честному, это единственное, что удерживает меня в жизни. Не будь этой крохотной искорки, я давно бы уже закрыла глаза навечно.

Бутан нахмурил брови. Ему не понравился намек о смерти, и не понравился дрожащий голос Зинаиды, от которого веяло надрывом и неизвестностью. А сержант едва заметно улыбался, рассеянно смотрел на искромсанный помидор на столе. Одни и те же слова были услышаны по-разному, словно каждому было сказано своё.

Выговорившись, Зина достала из-под посудомойки нож, ополоснула и вернулась к помидорам, как ни в чем ни бывало. Бутан поразился её способности переходить из одного настроения в другое. «Пусть хотя бы так, всё лучше, чем разговоры о смерти…» — подумал Бутан. Переключившись на свои мысли, он не мог вспомнить: что же хотел взять на кухне? В поле зрения попала помидорная резня, которую учинила Зина. Результатом была сгенерирована житейская мудрость, которая через мгновение сконденсировалась в мысль: «С помидоров достаточно, пора резать огурцы!» Стало весело. Широкая улыбка появилась на лице Бутана. Сергей взглянул на него, улыбнулся в ответ, и вышел из кухни.

— Что тут было, Зинуль? — спросил Татарников. — Мастер отказался резать помидоры?

Не оборачиваясь, Зина ответила:

— Да так, выплеснулось накопившееся. Скоро два года, как Димы нет. Я чувствую, что забываю его. Вроде и легче становится, а вроде и как виновата в чём-то. Сама в себе не разберусь.

— Понятно…

— Что тебе понятно, басурман? — спросила Зина, смахнув прядку волос с лица. — Ты не один, у тебя есть жена и дети. Ковыряешься в машинах с утра до ночи в своё удовольствие. Откуда ты можешь знать как… как лопается плёнка с кусочками ушедшего счастья на сжигаемых фотографиях?

Бутан отвел взгляд за окно.

— Возможно, со стороны у меня всё в порядке, но в последнее время я чувствую себя оторванным от семьи. Я их люблю и всё для них сделаю, но мне больно видеть, как они натыкаются на одни и те же грабли. Дети ещё ничего, они вообще по-новому смотрят на мир. Мне их не догнать. А Юля совсем зациклилась.

— Помоги ей, на то и муж, — тихо сказала Зина.

— Я пробовал, — со вздохом ответил Бутан. — Она и слышать не хочет. Все разговоры о душе и просветлении обрывает в зародыше. Считает меня чуть ли не шизиком. Потому и работаю в гараже до позднего, чтобы не нарываться на очередной скандал. Наши берега расходятся.

— А ты не думал, что ей рядом с тобой тоже не сладко?

— В смысле?

— Очень может быть, что она тоже не прочь взглянуть на жизнь иначе. Начать писать стихи или рисовать картины. Но не получается. Двое детей на руках. Кто будет за ними следить? Кто будет стирать, готовить и сидеть у постели, когда они лежат с температурой? И тут ты, весь в белом со своим просветлением…

Глаза Зинаиды буравили авторемонтника, а нож в руке… он просто был, и с этим надо было считаться. Нет, Бутан и не думал, ничего такого. Просто, нечаянно выпавший из руки нож мог угодить на ногу хозяйке. Поэтому Татарников доверился интуиции и позволил сорваться с губ первой же добравшейся до них нейтральной фразе:

— Ты бы завязывала резать помидоры. Не аджику готовишь. Как на счёт огурцов?

Перевод стрелок удался. Бутан смог выскользнуть из кухни относительно спокойно. Правда, он так и не взял из холодильника, что хотел, но это мелочи. Жизнь не всегда даёт возможность вытащить то, что хочется. Главное, все живы-здоровы, а вытащить можно и потом.

Слова Бутана растревожили Зину. Она всегда думала, что у него в семье всё хорошо. Боря никогда не рассказывал о проблемах. Оказалось, даже он столкнулся с непониманием. Имея свой бизнес и возможность вообще не работать, он выбрал возиться с железками в гараже. И ведь никому не объяснишь, что дорога к просветлению — это путь к Вершине из всего, что может сделать для своих любимых человек. Реализовав себя, просветленный Мастер изменит ткань реальности. От него пойдёт свет осознанной жизни во все стороны. Каждый атом почувствует изменение. Достаточно вспомнить Иешуа и Будду. Их влияние прошло сквозь века. И чем больше Мастеров будет ходить по Земле, тем меньше страданий выпадет на долю пробуждающихся людей. Будет проще достучаться до себя, услышать зов. Мастер, живущий по соседству — это новые условия. Его внешняя и внутренняя свобода привлекут внимание, сломают штампы, выкованные за тысячи лет…

Память услужливо достала из архива киноленту с чудесным летним вечером. Чета Пчёлкиных умиротворённо гуляет по набережной, утки подплывают к берегу за кусочками хлеба, воробьи скачут по камням. Дима говорит о влиянии, которое может оказать Мастер, если будет жить в большом городе. Зина слушает, кивает, но толком не понимает, о чём толкует муж.

«Теперь я понимаю тебя, Димчик! — обрадовано подумала Зина и тут же сникла. Сцены из кошмара, через который она прошла, узнав о смерти мужа, встали перед глазами. Как же так? Уже давно Зина уяснила для себя, что все события в жизни человека происходят только по одной причине — он их сам для себя сотворил. Нет никого и ничего, что создаёт реальность человеку, конечно, если он не передаёт себя, вместе со своей сутью демиурга, под управление кому-то. Супруги Пчёлкины встречали эту мысль в том или ином виде на семинарах, в ченнелингах, в книгах на духовную тему. Долго обсуждали, искали подтверждения и вынуждены были согласиться. Разум ныл, сопротивлялся, а свет истины вливался постепенно. Это было время взлётов и падений, после которого нагрянула эйфория. Исчезли поводы для претензий, винить стало некого. «Вампиризм», доставшийся от социума, был пойман и «высушен». Проблемы не исчезли, но изменилось отношение к ним, жить стало проще. Казалось, трагедии навсегда ушли в прошлое, но случилась авария на дороге и Дима погиб… Это было ударом, который сломал Зину. Она понимала, что винить пьяного водителя смысла нет. В глубине сердца Зина чувствовала, что Дима сам назначил точку выхода, и авария — лишь средство исполнения. Но разве от этого легче?! Как совместить его улыбающееся лицо, планы, радость от по-новому открывающейся жизни и решение уйти? Что ответить на всплывающие в памяти цитаты из духовных книжек вроде «Всё хорошо во всём творении», когда рука бросает горсть земли на гроб с телом любимого?

Пальцы Зины сжали нож так, что косточки выступили белыми буграми. Нет! Это должно уйти навсегда! Не нужно столько боли, чтобы заставить человека обратиться к себе! Всё может произойти мягче, красивее, грациознее.

 

Начало 

Продолжение 

 

«Суп Триколе» Виталий Васькин. Глава 3...

Глава 3

— Заходи, Гера, скорее, — через открытую дверь зала поторопила Зина. — Письмо Макса читать будем. Уже было начали, но потом решили тебя подождать.

В голове у Антохина вихрем взвились мысли о Максе: «Сколько знаю его, он всегда найдёт, чем удивить. Что там опять на него нашло?» Быстро скинул куртку, ботинки, надел тапочки и прошёл в комнату. Перед Зинаидой стоял открытый ноутбук. Видно, не очень хорошее письмо было. Слёзы опять собрались в глазах Зинули.

Почувствовав напряжённость, Герман молча сел на своё место. Зина начала читать.

— «Я не поехал на встречу с Мастером, потому что мне всё надоело. Достали уже все эти гуру и просветленные. Который год тыкаюсь-мыкаюсь и ничего не происходит. Все говорят, что ничего искать не надо, всё уже есть и всегда было. Но где? Даже намёка никакого нет. Другие живут себе припеваючи и в гробу они видели это просветление. Может быть, они правы, а мы динаму сами себе крутим? Каждое утро просыпаюсь и чувствую, как обида заползает в душу. Годы коту под хвост… Мне нужен передых. Не могу больше каждую минуту, каждое мгновение, чувствовать себя дураком. Возможно, потом, когда поостыну, вернусь к теме. А пока… тошно, братцы. Мозги кипят. Вот написал, и немного легче стало. Всё, нафиг всё. Нафиг-нафигулечки. Зачетное варенье Мария варит. Это всё, что запомнилось хорошего из возни с просветлением… Всё, пиво уже купил. Буду праздновать свободу. А вы, как хотите».

Последние слова письма упали в тягостную тишину. Зинуля скоренько смахнула платочком слёзы, посмотрела на Сергея. Он задумчиво вертел в руках карандаш.

— Вы, наверное, ждёте от меня каких-то особых комментариев. Раскрытия тонкостей человеческой натуры. А я ничего такого не знаю. Это его выбор. Тут рассусоливать нечего. Вам всем с самого начала говорили, что назад дороги нет. И если он думает, что сможет вот так просто, дёрнув пивка, покончить с просветлением, то будет удивлён. Нет у вас в этом свободы воли. Осознанность нельзя уменьшить по желанию. Но есть и хорошая новость. Кое-кто реализовал себя именно так — махнув на всё рукой.

— Если честно, то я уже на грани, — отозвался мрачный Татарников. — Сыт по горло духовным поиском. Но бросить все, как сделал Макс, не могу. Волей-неволей мысли опять возвращаются. Хватаюсь за любую возможность что-то узнать, что-то прочувствовать. Вот и сегодня пришёл с одной только мыслью: «Вдруг поможет?!» Надежда всё никак не умрёт. Тлеет внутри, выжигает по-тихому. Наверное, без надежды легче было бы. Отмахнулся бы и зажил счастливо.

Мария сморщила носик и капризным тоном произнесла:

— Бутан решил сдаться? После того, что было, просветление вовсе не обязано на тебе жениться.

Под общий смех Сергей спросил:

— Ты это серьёзно, насчет надежды? Кидать в суп?

Немного помедлив, Бутан ответил:

— Не знаю… Есть в ней что-то тоскливо-тёплое. Иногда я понимаю, что она не чужая и без неё никак, а иногда кажется, что она — причина всей пробуксовки. Пока есть надежда, всё спрятано в будущем. А когда надежда умрёт, то всё уже будет сделано… или не сделано совсем, окончательно. Вот бы почувствовать освобождение от надежды! Р-раз — и нет её, но чтобы обязательно появилась определённость. Если так, то да, можно кидать в суп…

— Золотые слова, сеньор Татарников! — радостно подхватил Новеев. — С удовольствием отправляю этот зловонный комок в суп. Вы все тут надежнутые. Хватит надеяться, пора быть!

В глазах Марии возник испуг. Она смотрела на Сергея и хотела крикнуть: «Что может быть страшнее, чем потерять надежду?!» Но не смогла. Из глубины сознания всплыло новое понимание роли надежды, ещё не облачившееся в платье из слов, но уже влияющее на выбор. Мария промолчала, стала слушать дальше.

В ткань зимнего вечера вплыли слова о прекрасной силе надежды. Сергей говорил о её способности поддерживать и направлять. У Зины глаза подернулись слёзной пеленой. Она отлично помнила сколько боли может таить в себе надежда. Пока она жива, боли почти не видно, в хрустальном ларце танцуют на маскараде варианты будущего. А когда надежда умирает, то хрусталь разбивается и маски срываются — боль выходит на волю. Зина слышала Новеева «… когда вы берёте ответственность за свою жизнь в свои руки, надежда перерождается в доверие к себе…» и понимала, о чем он говорит, чувствовала и знала. Новое понимание вплыло незаметно и предъявило свои права на реальность. Примерно то же самое говорил Дима, и он очень сердился на себя когда ловил отблеск надежды в своих поступках. Он не хотел надеяться, хотел быть уверенным в своей силе творца. И куда делась эта сила? Почему произошла авария? У Зины не было ответов раньше и не прибавилось сейчас. Вместо ответов нагрянуло предчувствие изменений в жизни. Бояться или радоваться? — Зина пока не поняла. Неопределённость чёрной тучей вплыла в сознание. Это оказалось слишком большим переживанием. Не в силах сдержаться Зина убежала успокаиваться на второй этаж. Друзья проводили её непонимающими взглядами, и только Сергей улыбнулся вслед.

Едва затихли шлепки тапок Зины на ступеньках лестницы, как Антохину почудилось, что улица и дом поменялись ролями. В комнате стало холодно, а за окном жара. Картина происходящего немного расфокусировалась. Герман видел, как в тумане: сержант встал и пошёл в обход личного состава посиделки. Что-то говорил на ходу по поводу надежды, похлопывал по плечам, шептал на ухо и громко вопрошал. «Спектакль, — подумал Антохин. — Никакие слова извне не помогут. Нужны свои решения. А какие?» Ответа не было. Ни в одной книге, ни на одном семинаре он не получил ни одного ответа, который мог бы применить в своей жизни и быть уверенным в приближении просветления. Так что же, продолжать совершенствовать себя в духовных практиках в надежде на… Опять надежда!? Сердце Антохина заныло. Вместе с болью вернулось четкость восприятия. Сержант уже на второй круг пошёл. Герману стало интересно: «Он всё это время говорил только о надежде или я пропустил что-то?» Боль отлегла от сердца, растеклась тревогой по телу. Что же это за Мастер такой, от слов которого не радость приходит, а боль и тревога? Им вроде полагается быть сбалансированными, излучающими покой и помогающими страждущим. «Тебе шашечки нужны или доехать? — язвительно отозвалось что-то неуловимое в сознании Антохина. — Ты же сам видишь, что парень дело говорит. Куда ни ткни — везде надежда. Не надоело?» Изнутри сердца потянуло жаром в ответ. Точно, надоело. Надо принимать решение: дальше заниматься практиками и надеяться или плюнуть на всё и будь, что будет.

Сергей остановился за Германом, возложил ладони ему на плечи, наклонился к затылку и тихо сказал:

— Да понять его, надёжа царь, не мудрено. Они «будь, что будет» требуют.

У Германа глаза застыли, а когда он обернулся, то сержант уже плыл в сторону берегов Марии. Он перебирал руками по спинкам стульев и кресла, как вёслами по морю, и всё смотрел на Германа. Слова выпускал мягко, с оттенком театральности. После первых двух фраз проявился стихотворный талант Мастера:

Ах, «будь, что будет» — это лишь слова, Но свет их породивший интересен. Его я видел, помню, как вчера. Надеюсь, будет мой рассказ полезен.

Лес браконьеры подожгли. О, негодяи! Солдаты очутились в западне. В дыму устал я мыслить о спасении, Позволил смерти заглянуть ко мне.

Страх тут же отвернулся от меня, Как говориться, бросил поматросив. Впервые ясно осознав себя, И жизнь, и смерть, я лишнее отбросил.

 

Про жизнь и смерть Новеев говорил уже стоя за спиной Марии. Она чувствовала его дыхание прядками волос. Ожидала ещё какой-нибудь выходки: плечики поднялись, бровки нахмурились и когда раздались аплодисменты Германа, она не сразу поняла в чём дело.

— Браво, Мастер! — так, коротко и с чувством, говорил в своих мечтах Герман своему кумиру, Николе Тесле, и так он сказал наяву Сергею Новееву. Мастер ответил сдержанным кивком.

— Движение начинается на тонком плане. Решение, появившееся в мыслях, на самом деле не так уж важно. Оно лишь иллюстрация свершившихся изменений в сознании. Из ниток-слов вышивается гобелен под громким названием Решение. А дело-то давным-давно сделано. Осталось только отразить в реальности. А как вы думаете, иллюстрацией чего могут быть мысли-надежды?..

Интуитивно Мария приняла вопрос на свой адрес. Тряхнула кудряшками волос, сдержанно ответила:

— Отсутствия изменений?

— Вот именно! — воскликнул Новеев, склонившись к уху Марии. Она дёрнулась в сторону, сержант вдохнул запах шампуня. — Какой знакомый запах… из детства…

— Очень интересно! Что там было, в детстве Мастера? — быстро спросила Мария чтобы отвлечь от себя внимание.

Новеев выпрямился, мечтательно закрыл глаза и ответил:

— О, это была весьма занимательная история. Запах шампуня напомнил мне дельфинарий на Чёрном море. Всех желающих поплавать с дельфинами заставляли обмыться в душе, и там стоял шампунь с похожим запахом. Я тщательно вымылся, не хотел хоть чем-то навредить дельфинам. Потом вышел к бассейну. Два дельфина плескались внизу, тренер ласково гладил их по носам. По знаку тренера я прыгнул в бассейн, а когда вынырнул, то увидел прямо перед собой огромную зубастую пасть. В первое мгновение страх сжал сердце. Эти красивые животные такие же хищники, как львы, и лучше об этом не забывать. Но тренер был рядом, дельфины вели себя мило и страх улетучился. Потом я обнял спинной плавник дельфина и мы поплыли. Я чувствовал его упругое сильное тело, его спокойную уверенность и доброжелательность. Это было прикосновение к чуду. Выходя из воды, я обернулся и обратил внимание на то, что из всего огромного зрительного зала поплавать с дельфином решилось очень мало людей. Я спросил об этом у мамы и она объяснила, что людям просто не интересно. В то лето самым большим потрясением для меня был не заплыв с дельфином и не горки аквапарка. Я был на несколько дней оглушен сознанием того, что бывают люди, которым чудо не интересно…

Открыв глаза, сержант усмехнулся, похлопал ладошкой по спинке кресла Марии.

— Впрочем, сейчас я о другом. Сейчас я о том, что если мы… вы или я, или ещё кто-то из людей, действительно что-то хотим, то это появляется. Такова уж наша суть. Мы создаём грандиозные надежды, умопомрачительные отговорки и безупречные ограничения.

Вдохнув ещё раз аромат шампуня Марии, сержант двинулся к дивану. Со вздохом облегчения Мария вновь встряхнула кудряшками. Спокойствие тут же вернулась к ней. По-видимому, душевное равновесие Маша приобретала от турбулентности, возникающей вокруг головы, при кудретрясении. Ничего удивительного: кто-то курит, кто-то считает до двадцати, а кто-то трясёт кудряшками.

Бесстыжие снежинки на окнах чуть ни трескались от смеха. Их смешили широко открытые глаза и рты некоторых любителей мудрых слов. Ветер скоренько глянул в окно и взвыл от обиды. Такой момент! Можно свободно выстудить гланды и засыпать глаза снегом, но окна не дают войти. Ветер стал кусать стёкла, рвать ручку двери и нырять в трубу. Единственное чего он добился — это оживление в комнате. Люди опомнились, завертели головами, пытаясь сообразить, что за жуть творится за окном.

Нить монолога Мастера оборвалась. Новеев сел на диван, расстегнул ещё одну пуговицу сверху на рубашке и откинулся на спинку.

Вернулась к гостям Зина. Глаза красные, но смотрела без грусти. Окинула взглядом стол и сказала:

— Что-то есть захотелось. Как на счет чайковского с бутербродами?

— Правильно! — поддержал Сергей и добавил: — Война войной, а кушать хочется всегда. Тут некоторые про беленькую вспоминали. Почему бы не уважить проходимца, простите, заядлого туриста?

— Заядлый проходимец за рулём. Ему не положено, — возразила Мария. — Да и остальные тоже.

— Ай-яй-яй! Какая драма! Но ведь бог создал такси, чтобы вы имели шанс принимать решения чуть в стороне от привычной напряжённости. Немного вина совсем не помешает. Вы хотя бы расслабитесь, сойдёте с колеи. Впрочем, это не обязательно.

Женщины принялись сервировать стол. Поднялась суета. Герман опять побежал курить, Бутан с кем-то договаривался по телефону о ремонте машины. Привалов сунулся было помогать женщинам, но был изгнан с кухни. Довольно быстро на столе появились конфеты, печенье, розеточки с фирменным вареньем Марии.

Над каминной полкой висел большой календарь с красочным оформлением страниц. Все листы с него были сорваны, остался только декабрь, оформленный под картину в бело-голубых тонах: бревенчатый дом, основательно укрытый снегом, дымок из трубы, в полосках света от окон стоят мальчик и собака. Картинка привлекла внимание Сергея. Он подошёл поближе, разгладил завернувшийся уголок календаря, потом задумчиво посмотрел в окно.

В дверь кто-то постучал. Все насторожились. Кто бы это мог быть?

Зина открыла дверь. Оказалось, пришел соседский пацанёнок Санька. Лет двенадцати, румяный, говорливый.

— Здрасьте, тёть Зин. Телефон-то у вас не работает. Мамка отправила предупредить: ночью будут дорогу чистить, сейчас уже в город не попасть. Снегу намело на дороге — жуть! Возле моста вообще мне по пояс. Городские автобусы на той стороне разворачиваются. Так вы машины переставьте, чтобы трактор не задел. В прошлом году кому-то помяли, много шума было. А тракторист в чём виноват? Нечего оставлять на дороге.

Говорил парнишка быстро и обстановку оценил тоже быстро. Выпалив все новости, сразу же нахлобучил шапку и собрался уходить. Зина остановила, взяла на кухне шоколадку и сунула ему в карман. Санька радостно заулыбался, деловито заявил напоследок:

— Ну, всё, пойду домой. Будьте здоровы. С наступающим!

— Подожди немного! — крикнул Новеев. Вышел в прихожую, всмотрелся в лицо мальчишки, словно знал отца и теперь ищет схожие черты. Санька засмущался, стал переминаться с ноги на ногу: — Чего вам?

Улыбнулся в ответ Новеев, подал руку для приветствия со словами:

— Здравствуй, Александр. Вот ты какой… пришёл людям помочь?

— Здрасьте, — ответил мальчуган, пожимая предложенную руку. — Чем можем — поможем. А вы и сами должны понимать — зима на дворе, не до шуток.

Собравшиеся в зале затихли, никто не хотел пропустить ни слова из разговора. Новеев присел на корточки, спросил Саньку:

— Тебе ничего не говорит слово «Астра»?

Мальчуган подумал, шмыгнул носом и ответил:

— Это красивые большие цветы. У нас на клумбах растут. Мне они нравятся больше всех.

— А почему?

— Потому что они без колючек, большие и радостные! Ладно, я пойду, мамка ждёт.

Не дожидаясь дальнейших расспросов странного солдатика, Санька быстро развернулся и утёк. Осталась на коврике возле двери снежная кучка, облетевшая с ботинок. Вернувшись в зал, Зина спросила Новеева о причине расспросов. Он отмахнулся, сказал, что потом объяснит. Зине показалось это очень подозрительным, но, раз не хочет говорить, то ничего не поделать. Не приставать же с ножом к горлу Мастера из-за такого пустяка. Придёт время, сам расколется, обещал же.

— Похоже, и такси не приедет, — уныло произнесла Мария.

— Калитка не заперта? И почему собака не лаяла? — обеспокоенно спросил Бутан Зину.

— Возле забора намело так, что переступить можно, — ответила хозяйка дома, вглядываясь в окно. — А пёс ещё щенком привык к Саньке. Он ему и сосисек, и котлетки из дома таскал. Друзья — не разлей вода.

Вид из окна не понравился Зине. Снег присыпал стёкла, толком ничего не разглядеть.

— Я вас предупреждала, что встреча может затянуться до утра. Так и вышло. Пойдёмте машины переставлять. Андрей, помоги лопаты из сарая принести

 

Начало 

«Суп Триколе» Виталий Васькин. Глава 2...

Глава 2

Мужчины отнесли Германа на второй этаж в комнату для гостей, положили на кровать. Зинаида укрыла его цветастым пледом. От этого побелевшее лицо Антохина приобрело ещё более страдальческий вид. Вдруг, он слабо улыбнулся, обморок перешёл в сон. Все столпились возле кровати и участливо смотрели на Германа, не зная, что делать.

С первого этажа сержант крикнул:

— Эй, там, консилиум собрали, что ли? Идите сюда!

Печально, чтобы не сказать скорбно, гости двинулись назад. Замыкала колонну хозяйка дома, в её испуганных глазах читалось: «Хорошенькое дело! Пока не поздно, не свернуть ли мероприятие?»

Войдя в комнату, Зина обратила внимание на руки Новеева. Пальцами одной руки он ловко отстукивал марш, пользуясь ногтями для особо звонких щелчков, а другой держал между указательным и средним пальцами карандаш. Карандаш быстро дёргался то влево, то вправо, совсем не совпадая с отстукиваемым маршем. Зина решила, что у Новеева крутятся в голове сразу две мелодии, как различные задачи на компьютере.

— Что с ним, Сергей? Это серьёзно? — спросила Мария. — Вызвать скорую?

Улыбаясь, Новеев дождался, когда все вернулись на свои места, и ответил:

— Всё о-очень серьезно! Он впервые почувствовал разницу между собой и собой.

Видя, что объяснений явно не достаточно, Сергей подошёл к окну.

— Вот смотрите, снизу окно прикрыла белая пелена конденсата. Сейчас я провожу пальцем по стеклу и конденсат стекает струйкой вниз. Неровно, зигзагами, то останавливаясь, то делая рывок. И мы знаем, что вода доберётся до подоконника. Ей потребуется какое-то время, но она стечет. Появится лужица, а на стекле останется чистая полоска, пока не соберётся новый конденсат. Сейчас у Германа стекла слишком большая капля конденсата из иллюзий. Чистая полоска оказалась неподъёмно широкой. Мир через неё выглядит совсем другим и это не совсем устраивает разум. Он взял передышку. Хочет переждать, пока новый конденсат прикроет полоску. Но это не сработает. Осознанность может только повышаться. Назад дороги нет.

— Моё самое заветное желание — это чтобы с Германом всё хорошо закончилось! — готовая вновь заплакать попросила Зина.

В ответ сержант погрозил пальчиком, упёр руки в бока, и на манер гусляра ответил:

— Ой вы гой еси, люди добрые! Доколе вам быль с небылью путати?! Али вам нужны калики перехожие, среброволосые, с очами-озёрами, кои подымут вас с печи, аки Илюшеньку Муромца, и алатырь-камень в руки вложат?

Люди добрые недоумённо воззрились на Сергея. Хоть бей, хоть шей, но никак не вязался старинный сказ с видом молодого сержанта. Нестыковка больно ударила по сердцебиению каждого. Пошто изгаляется, пережить просветлённая, с панталыку сбивает?!

Оценив эффект, Сергей продолжил уже нормальным тоном:

— Другими словами — я не джин и желания не исполняю. Всё, что могу сделать — столкнуть вас и энергию ваших страстей. Это всего лишь сократит время манифестации и без того идущих изменений, или даст ясность по некоторым вопросам. Но только вы можете внести настоящие перемены… А за Германа не беспокойтесь, через несколько минут он присоединится к нам довольный и отдохнувший.

Посидели немного молча. Мария глубоко вздохнула и спросила:

— Недавно я стала осознавать, что болтаю без умолку в мыслях. Постоянно идёт какая-то говорильня. Подозреваю, что и раньше было то же самое, но сейчас это просто невыносимо! Столько сил уходит на борьбу с болтовнёй! Я стала вечером дольше засыпать, а когда проснусь, понимаю, что болтовня уже со мной. Голова просто раскалывается иногда. Могу я попросить убрать этот кошмар?

— Вот-вот, у меня такой же туман, — подхватил Андрей. — Вечно чего-то боюсь, какие-то страхи непонятные повылазили вроде «Просветление это чушь, жизнь проходит, а ты всё фигнёй занимаешься». Я постоянно себе говорю «Цыц! Всё нормально!» Но это не уходит. И больше всего раздражает то, что я уже понимаю — концерт подготовлен и оплачен мной. Мне это для чего-то нужно. А для чего и когда финал — не понятно.

После перетаскивания Германа Андрею стало жарко. Он снял толстовку, повесил на спинку кресла. Скромно сел, нескромно щеголяя майкой тельняшкой. Тёмные от многолетнего загара плечи, жилистые руки с выгоревшими короткими волосками — степной волк.

— К примеру, стол. — Привалов ткнул пальцем в столешницу. — Откровенно говоря, выглядит не камильфо. Тут же мысль: «Почему бы нам к этому супу не добавить чего-нибудь менее алхимического, тумана ради? Беленькую из холодильника, огурчики, помидорчики». Понимаю, не ко времени мысль и пить не хочется, но она появилась и с ней надо что-то делать!

Сергей пригладил волосы на затылке, хитро посмотрел на Андрея.

— Мысли, они по большей части не ваши. Есть схемы наработанные поколениями. От них и летит привет. А поскольку они не ваши, то вы чувствуете их, как песчинку в глазу. Раньше не замечали, но сейчас осознанность расширилась, стали замечать. Отсюда дискомфорт, битва, боль. Я бы посоветовал научиться не обращать внимания на внутренний диалог. Да только это всё равно, что сказать «просто выберите просветление». Слова-то будут сказаны, но будут ли исполнены? Всему своё время. А пока я могу предложить вопрос о внутренней болтовне отправить в суп. Согласны?

Мария согласилась тут же, но Андрей запротестовал.

— Нет, есть у меня вопросик более туманный. До смерти хочется узнать, что такого в людях, чего так не хватает развоплощённым сущностям? Конечно, я понимаю: энергии у нас сжаты так, что их можно на ощупь пробовать, добавляет красочку время. Понимаю про полную изоляцию от мира с той стороны завесы. Чего я не понимаю — что это даёт в итоге? В чём соль анекдота с воплощением?

После небольшой паузы Андрей многозначительно добавил:

— Неужели всё дело в желании просто получить новый опыт?

Татарников уважительно посмотрел на Андрея. Сам Бутан никогда не задумывался на эту тему. Действительно, должны быть какие-то очень веские причины, чтобы сознание бога позволило себя так ограничить, да ещё и ядрёно постараться полностью забыть о себе. Было свободное сознание — стало человеком. Вульгарным, любящим, честным и не очень. Разным. Так для чего это? Разве нельзя было как-то более приятно провести время приобретения опыта? И что теперь с ним делать, с опытом? Книги тибетских монахов и прочие, почитаемые в «колхозе Новый Светлый Путь» труды, столько туману напустили, что и ребёнку ясно — не знают авторы ответа. Или времена пришли с абсолютно другими энергиями. Устарели древние тексты. Библия и та устарела. Написана была две тысячи лет назад, для того времени, для людей, готовых на солнцепёке день стоять чтобы увидеть мучительную смерть другого человека. Нет, сегодня тысячи людей не соберутся у распятых. Они пойдут на концерт очередной поп-звезды и постараются даже не думать о смерти, пока беда не постучится в двери. Мир изменился.

На этот раз Сергей не стал делать эффектных взмахов половником. Чуть задержал взгляд на кастрюльке, улыбнулся. Но Марии показалось — сплющил взглядом железку. Сморгнув, она избавилась от наваждения. Посмотрела на часы и грустно произнесла:

— Уж десять близится, а Германа всё нет.

Тут же со второго этажа послышался бодрый голос Германа:

— У Пушкина была полночь и две буквы эн. Фамилия такая, а у меня — имя с одной эн.

Засмеялся Бутан, остальные подхватили. От души, чисто, легко, как в детстве. Под дружный смех Антохин вошел в комнату. Вид он имел довольно растрёпанный, впрочем, как и всегда. Все заметили насколько он изменился, отдохнул, стал казаться немного выше.

— Я уже давно слушаю вас, — сознался коварный Антохин. — Просто вставать не хотелось. Две ночи не спал толком. Лифты обслуживаем. Днём они всем нужны и только ночью можно нормально поработать. Вот и срубило меня.

— Так ты иди, ещё полежи, — предложила Зина. — Ты нас слышишь, и мы тебя оттуда услышим.

— Нет уж, спасибо. Курить хочется, аж уши горят. Пойдём, Бутан, дымнём маленько. Это ведь не возбраняется, Сергей?

Новеев махнул рукой.

— Курите на здоровье. Да и недолго вам уже осталось.

— Что такое? — ошарашенно спросил Антохин. — В каком смысле?!

Тишина распластавшаяся в комнате чуть не затушила камин. Выдержав злодейскую паузу, Сергей пояснил:

— Ты же собирался бросить с первого января… Нет? А ты что подумал?

Ничего не ответил Антохин на шуточку Мастера. Молча переобулся, накинул куртку, взял пепельницу у дверей и вышел на крыльцо. Вслед за ним вышел Бутан. Закурили, немного помолчали, смакуя дым. Герман поставил пепельницу на перила и спросил:

— Ну, как он тебе?

— Пока не понял. Что-то есть, энергия чувствуется.

— Вот и я не понял. Пробовал внутренним взором на него посмотреть, так мысли сбиваются. Не могу собраться.

— Это ясновидением что ли? Гера, сердцем надо чувствовать, оно не обманет…

— Ты опять за своё. Не понимаю я тесты сердечной мышцей! А как закрою глаза, вижу дали, моря, леса — и всё такое чёткое, что ни в один бинокль не увидеть. Совсем как земной шар у Воланда в «Мастере и Маргарите» — куда внимание, там прорисовка деталей. Себя вижу, тебя вижу, а сержанта нет, выскальзывает из фокуса.

Покурили молча, слушая ветер. Бутан вспомнил свои первые ощущения от разговора с сердцем. Внезапно понял, что пришёл наконец момент, когда Герману можно подсказать немного и он не будет брыкаться.

— Сердце не говорит, его чувствовать надо. И не само сердце, а пространство вокруг него. Всё очень просто, поначалу я из-за этой простоты улетал мимо. Искал супер-пупер ощущения. Теперь достаточно о чём-то подумать и тут же прислушаться к сердцу. Если почувствуешь хоть тень дискомфорта, значит, не в струю пошёл. Приятное тепло или ободряющий звон в груди говорят о правильности…

— Правильности чего?! — резко прервал друга Антохин.

— Да ты не шуми зря! — Бутан похлопал по плечу Германа. — Всё очень просто: что выбрал с тем и сверяется правильность. Если ты выбрал завязать с колесом Сансары, то все решения будут соотноситься с этим выбором. Ну, а если тебе нужна новая ночная шабашка, то и это будет целью.

Нервно Антохин сделал последнюю большую затяжку, потушил сигарету, истыкав дно пепельницы, словно она в чём-то была виновата.

— А если ничего не появилось?! — запальчиво спросил Герман. — Нет ни дискомфорта, ни тепла?

— Это верный признак, что суёшься вообще не туда. Самое время остановиться, подышать хорошенько и поискать новый вариант, или обождать день-другой. Потом опять пробовать.

Герман прокашлялся. Мысли его перешли на практический лад: «Что же это получается у Бутана, в рулетку выигрывать — всё равно, что два пальца об асфальт?»

— Тебя послушать — так казино можно каждый день перед ужином «обувать», для аппетита.

— Не-е. С этим как раз проблема, — вяло ответил Бутан, гася сигарету. — Ничего не чувствуется, третий вариант. Похоже, этот инструмент для дела, а не для баловства. Или я умудрился себе блок поставить. Разбираться надо, да мне всё некогда.

«Вот, как до денег доходит, все умники сразу отмазки сочиняют, — усмехнулся мысленно Антохин. — Интересно, как часто он сам пользуется сердечным нюхом?» Словно подслушав вопрос, Татарников понёсся дальше откровенничать:

— Я иногда ловлю себя на том, что очень редко пользуюсь этим способом. Не потому что берегу для грандиозных дел, а просто из-за того, что вовремя не вспоминаю. Что-то делаю, бегу, суечусь, потом вечером ложусь спать и матерю себя. До того тоскливо становится. Казалось бы, ну чего ты бежишь? Остановись, подыши полминутки, послушай себя, может и бежать никуда не надо. — Бутан с досады бабахнул кулаком по перилам. Пепельница подпрыгнула и улетела в сугроб. — У, чтоб тебя!

Пока Бутан доставал из снега пепельницу мысли Германа рванули в другую сторону. Вспомнил про Новеева, угрюмо пробурчал:

— Когда сержант сказал, что недолго курить осталось, у меня внутри всё похолодело. Думал, кранты мне.

— А я наоборот, — рассмеялся Бутан. — Решил, что скоро уже просветление!

Герман замер на секунду и тоже рассмеялся.

— У тебя стакан наполовину полон! Не то, что у меня. Вот они страхи, всегда рядом. Бросить что ли курить, не дожидаясь Нового года? Надоели эти надписи на пачках, кашель. Вот брошу сейчас и всё!

Уже не в первый раз грозил Антохин табачным магнатам разорением. Но магнаты никого не боятся. Крутят сигареты на фабриках и продают, как ни в чем ни бывало. Поэтому Боря махнул молча рукой и ушёл в дом.

Антохин остался на крыльце. Застегнул молнию на куртке повыше, накинул капюшон и засунул руки в карманы робы. Приятно было стоять, привалившись спиной к двери, и смотреть на падающий снег. В куртке тепло, уютно. Совсем рядом ветер катает снежинки. Волшебный вечер! Мысли завернули на волшебство. Тотчас вспомнился сержант Новеев. Ведь он и есть современный маг. По крайней мере, так воспринимают просветленных Мастеров люди. Читают интересные книги, смотрят фильмы и в запудренных мозгах оседает сказочный персонаж. Большинство себя не воспринимает даже в роли современника Мастера. И что там говорить, когда те немногие, кто десятилетиями грезят о просветлении, и те воспринимают этот процесс как нечто волшебное, происходящее не здесь и не с нами. Там, где-то, кто-то, когда-то. Не я, не сейчас, не достоин, не готов. Герман вдруг нарвался в мыслях на предложение, от которого не успел отказаться: «А что, если спросить себя через сердечный нюх?» Внезапно не только область сердца, всё тело Германа ответило лёгким звоном — готов! Ошалев от касания ясности, Антохин отчётливо увидел свободу от прежней жизни. Самое главное, что вроде бы держало — отец, мать. Но и это уже позади. И кто сказал, что близким обязательно будет плохо? Сердце чувствует, что как раз наоборот, легче будет. Уйдут кармические завязки, закончится вековой пинг-понг. Всё изменится к лучшему. На новом уровне понимания настроятся взаимоотношения. Готов, без сомнений. Почему же просветление не приходит? Может, считаю себя не достойным? Не-ет, сомнения в себе уже в прошлом. Эта плесень, произрастающая на чувстве вины, родом из массового сознания. Было время, были схожие мысли. Слава богу, прошли. Разве можно быть не достойным возвращения к себе? Тогда, где оно, Просветление? Мысль о нём будоражит и сознание, и тело. Наверное, отвлекаюсь часто. Присутствие осознания себя не постоянно. А ну как для просветления нужно «запальное» время постоянного присутствия? Слово «просветление» не совсем подходит. Раскрытие, освобождение, пробуждение, заря, преображение. Я готов к преображению. Прощание с миром можно отложить, никуда оно не денется. Хочется пожить просветленным, преображенным. Вдохнуть вкус настоящей свободы, радости. Слова просятся парами, не вмещают смысл…

Сзади кто-то толкнул дверь, и размечтавшийся Антохин полетел в сугроб.

— Ой, прости меня, Гера! — испуганно пискнула Зина, выйдя на крыльцо. — Ты в порядке? Я подумала: не случилось ли что с тобой? Бутан давно уже вернулся, а тебя всё нет.

— Всё нормально, — ответил Герман, поднимаясь. — Сейчас приду. Иди в дом, простудишься.

Зина нырнула в дом. Антохин быстро отряхнулся, взглянул на высвеченный фонарём падающий снег, и крикнул: «Я готов!»

Ветер от неожиданности замер, пёс заинтересованно высунул голову из конуры. Но Герман уже это не видел; потирая озябшие руки, он входил в дом.

 

Начало

Продолжение 

 

 

«Суп Триколе» Виталий Васькин. Повесть, ...

Глава 1

На засыпающий поселок падал снег, заботливо укрывая дома. Снежинки, что побойчее, договаривались с ветром, и он относил их к освещенным окнам. Здесь можно было подсмотреть за людьми. Белые звездочки прижимались друг к другу, всматривались в окна. Их очень волнуют дела людские, ведь каждая снежинка — это взгляд чей-то души, искра далёких прекрасных ангелов, смеющихся и плачущих вместе с нами. Пусть смотрят, не жалко.

Дом Зины Пчёлкиной ничем особо не отличается в посёлке. Двухэтажный с мансардой, сегодня он приобрёл белую чалму с дымком, как и все остальные дома. Полные яркого света окна первого этажа устало всматриваются в темноту, но никого не видно на заснеженной дороге, лишь у ворот мерзнут несколько машин — съехались гости. Здесь часто собираются поговорить. В зале на первом этаже раскладывают тёплые пледы, овчинные коврики перед камином, накидывают подушек; кто ложится, кто садится по-турецки; пьют чай или вино, и разговаривают. Частенько забывают о времени и гости остаются на ночь. Самотёком каждый из постоянных гостей привёз для себя тапочки, туалетный набор и смену белья. Пришлось Зине в чулане под лестницей устроить что-то вроде заводской бытовки со шкафчиками, а в подвале хранить несколько раскладушек. И Зина совсем не против. Гости помогают ей оторваться от тяжёлых мыслей. Чем чаще они приходят, тем лучше.

В этот раз решили отступить от традиционных бесед на полу. Задвинули в угол каминные аксессуары. Выкатили столик с телевизором в коридор, чуть сдвинули шкаф, отпихнули к дальнему углу большой чёрный кожаный диван — места хватило, чтобы поставить в центре стол и свободно расположиться компании из шести человек. Все примерно одного возраста, около сорока лет, но один гость внешним видом словно издевается над остальными: молодой, красивый и тотально улыбчивый. В зелёной форме пограничника, судя по трём полоскам на погонах — сержант, китель расстегнут, верхняя пуговка зелёной рубашки тоже. Худощавый, среднего роста, по-армейски коротко подстрижены тёмно-каштановые волосы. Лёгкая улыбка на губах то появится, то исчезнет, словно играет. Общее впечатление сержант производит приятное, пока мерцающая улыбка не начнёт давить. Она меняет обычный человеческий взгляд на нечто невообразимое. Он будто всё замечает и тут же прощает. Спрашивается: что такого крамольного могут заметить эти серые сержантские глаза? Вокруг всё как обычно, ничего особенного замечать не надо, тем более, прощать. Но взгляд догоняет и прощает. Неуютно, некомфортно, непривычно. Когда Зинаида в первый раз взглянула на парня, то поймала странное чувство, будто она что-то натворила и уже заручилась молчанием сержанта, он её не выдаст. Никогда раньше Зина не чувствовала ничего подобного, поэтому предложила пареньку сесть во главу стола, а сама заняла место рядом слева, со стороны камина, чтобы не попадать под взгляд.

Нельзя сказать, что Зина очень чувствительна к посторонним взглядам: не больше и не меньше других. Просто она знает, кого пригласила в дом, и немного нервничает. То и дело поправляет серенькую кофточку из ангорки и переживает по поводу легкомысленных (дырявых по моде) джинсиках. На счет прически не волнуется, там всё нормуль. Волосы недавно покрашены в тёмный цвет и обновлена стрижка под каре. С вечера, пока гости собирались, Зина раз двадцать смотрелась в зеркало. Её смущало: не будет ли слишком резко контрастировать тёмный цвет волос с её голубыми глазами? А появившаяся с возрастом полнота не сильно ли видна? Сомнения изводили Зинулю ровно до прихода подруги, Марии Беляевой. Она одна смогла унять ветер неуверенности в мыслях хозяйки дома.

По левую руку от Зины сел Герман Антохин. Сам себя он называет самосвалом. Это означает, что с любого застолья он уходит сам и никогда не напивается в усмерть. Сомнительное достоинство, учитывая, что в доме Пчёлкиных зелёный змий никогда не чувствовал себя драконом. Справедливость титула просто не было возможности проверить. Зинуля однажды сказала, что «самосвалом» Германа можно назвать за исключительную тягу к покиданию. Он часто меняет работу, квартиру и… девушек. Без всяких причин, просто сваливает. Очень может статься, что объяснение Зинаиды точнее передаёт суть явления, чем антохинский вариант. Как бы там ни было, двоякое толкование титула не мешает Герману де-факто быть душой компании. Ему прощается многое и здесь есть маленький секрет. Все знают, что за шутками Германа ничего оскорбительного нет. Юмор, желание раскрасить жизнь в яркие смешки, только и всего. Друзья Антохина одарены очень редкой и благословенной возможностью прощать, не заботясь о последствиях. Прощать безнаказанно — суть великий комфорт, который ещё предстоит открыть для себя грядущим поколениям. Но если вы знакомы с Германом Антохиным и готовы к экспериментам, то любая секунда может стать для вас визитом в это прекрасное далеко. Между появлением озорного блеска в черных глазах Германа и конкретными действиями проскакивает жалкая пара секунд. Вы думаете, он взвешивает «за» и «против», оценивает последствия шутки? Бог с вами, он просто решает с кого бы начать. В общем, славный малый. Работает инженером-электриком, шабашит. Вот и сейчас явно с подработки приехал, не успел переодеться. Из карманчиков синей робы во все стороны торчат отвертки и проводки. Поддерживая единый стиль, так же торчат в разные стороны вихры черных волос Германа.

Напротив пограничника, у дальнего торца стола, сел длинный молчаливый мужчина со странным именем Бутан. Вообще-то он Борис Татарников, но после турпоездки по Тибету прижилось новое имя. Он даже похож на типичного монаха буддиста. Глаза карие, чуть с раскосом, чётко очерчены короткими тёмными ресницами. Чтобы обширные залысины не портили настроение, Бутан решил брить голову под ноль, чем ещё на шажок приблизился к распиаренному образу. Завершающий штрих в сходство с монахом вносит постоянная меланхолическая задумчивость. Она вполне может быть связана с предпринимательской деятельностью, ибо он владелец местной авторемонтной мастерской. Но тут уж точно не угадать, а сам Бутан никому не открывает причину задумчивости. Его дом стоит не очень далеко от дома Зины. Наверное, поэтому он позволил себе прийти на встречу по-соседски, в спортивном костюме. Но не в крикливом пёстром разгильдяйстве, а в строгом тёмно-синем облачении, навевающим мысли о смокинге в мире треников. Из-под расстегнутой молнии олимпийки выглядывает белая футболка. Никаких на ней надписей или картинок, всё максимально просто.

В самых удобных, плетёных креслах, напротив Зинаиды и Германа, устроились Мария и Андрей. Который год не могут решить со свадьбой. То разбегутся, то опять сойдутся. Зина их прозвала — «почти молодожены». И везде у них контраст. Мария небольшого роста, хрупкая на вид, белые кудряшки до плеч, работает на телевидении то ведущей какой-нибудь программы, то участвует в создании новых проектов. Андрей высокий, жилистый, с коротким ёжиком тёмных волос, уже наполовину седых. Он постоянно в походах, парашютных соревнованиях, велосипедных этапах. Да и фамилия у него в тему туризма — Привалов. Но с «привалами» у Андрея не клеиться. Не может он усидеть на месте. Только вернётся с похода, тут же куда-то собирается, к чему-то готовится. Хорошо хоть зарабатывает неплохо инструктором и гидом. «Почти молодожёны» пришли сегодня на встречу после катания на горных лыжах: тёплые толстовки, брюки от комбезов с лямками (черные у Андрея и белые у Марии). Пока гости собирались, они успели сбегать в душ и теперь сидели в креслах обмякшие, как подсдутые воздушные шарики.

Люди подобрались абсолютно разные. Мощная и незаметная сила собрала их с интернетовских форумов в одну компанию. Эта сила не даёт нам спокойно жить, вечно тянет и зовёт куда-то вдаль, искать что-то непонятное и неуловимое, но без чего жизнь кажется тусклой и бессмысленной. И наступает момент, когда сознание начинает слышать зов. Оцепенение спадает, движение по линии времени приобретает осмысленность. Кто-то назовёт этот момент началом Пути, кто-то — Пробуждением. Не важно, как назвать. Важно то, что каждый из гостей Зинаиды в своё время услышал зов и выбрал откликнуться.

Сегодняшняя встреча особая. Это чувствовали все: и люди, и снежинки, и гуляка ветер. Что такое готовится разыграться? Отчего гости ведут себя немного скованно? Снежинки-то знают, но молчат. А ветер не молчит. Воет и воет, и в трубу бабахает, теребя каминное пламя. Мужчины эти завывания даже и не слышат, а женщины всякий раз вздрагивают.

 

 

— Ребят, сегодня с нами Сергей Иванович Новеев, — сказала Зина, указав рукой на сержанта. — Извините за официоз, пока собирались все уже познакомились, но я не знаю, как лучше начать. На заставе, где-то возле Амура, он соскользнул в новое качество сознания. Через канал с Урусвати я связалась с ним и попросила прийти. Каждый из нас мечтал о встрече с Мастером. Вот, мечты сбылись…

— Спасибо за приглашение, — подхватил вступительную речь хозяйки пограничник. — Прошу без церемоний, зовите меня Сергеем, так проще. Я рад встрече, рад тому, что вы нашли время и приехали сюда. До Нового года осталось всего пара дней и у всех куча дел. Тем более ценен ваш осознанный выбор. Сегодня я предлагаю заняться гурманством и отведать суп триколе. С вашей помощью, я его приготовлю, а вы попробуете на вкус.

Слова у сержанта вылетали бодрые, заряженные на действие. Что бы он ни сказал, слушателям всегда чудился смех, а уж было это намеренно или нет — никто понять не мог.

Гости быстро переглянулись. Андрей, уловив общее настроение, озвучил вопрос:

— А если мы откажемся?

Вопрос не праздный, ибо все знают, что с просветленными Мастерами надо держать ухо востро. Сержант хмыкнул, тоном скучающего чиновника обратился к Зине:

— Ложный вызов. Оформим протокол, на страшном суде предъявим. Бумага и ручка есть?

Машинально Зинаида встала, взяла с каминной полки карандаш и протянула Новееву. Тут же опомнилась — щёки Зинаиды вспыхнули розовым пламенем — вернула карандаш обратно. Вечер начал разворачиваться совсем не по плану.

Развеселившийся сержант воскликнул:

— Расслабьтесь, леди и джентльмены! Мы в преддверии Нового года: шутки вылезают из всех щелей, как тараканы. Хотел посмотреть на вашу реакцию. Мне приглянулась эта снисходительная улыбка, появившаяся на лице Марии.

Все, как по команде, посмотрели на Марию. Надо отдать должное, она сумела выдержать перекрестье взоров, и ровным голосом профессионального диктора ответила:

— Я очень рада, что смогла угодить вам. Как считаете, небольшая демонстрация вашей состоятельности а-ля Мастер не повредит вечеру?

Она выделила слово «Мастер» давая понять, что многое знает и вмиг раскусит самозванца.

— Обязательно повредит! — удивляясь несообразительности публики, ответил Новеев и легонько бухнул кулаком по столу. — К восходу, вы будете это знать наверняка. Конечно, если выберите остаться.

Неловкая тишина растеклась по комнате. Лица присутствующих приобрели схожие черты. Так стирает индивидуальность страх за право считать себя здравомыслящим. Страх выглядеть белой вороной. Снежинки на окнах заплакали, потеряв часть прекрасных ресниц. Разочаровавшихся красавиц ветер отнес к земле. Их место заняли новые любительницы подсматривать.

В комнате, где собрались гости, два окна и оба во внешней стене, напротив камина. Двойные стеклопакеты не обмерзают в морозы. Через них открывается вид на ворота, собачью будку и замёрзшие белые клумбы. Снежинкам в просвет гламурных розовых занавесок открыта вся комната. Светлые с фиолетовым отливом обои не особо впечатлили их. Ни книжные полки, ни цветастый календарь над камином — ничто не привлекало внимание. Снежным звёздочкам понравился дух гостиной. Он почти осязаем, он не даёт сегодня спокойно вздремнуть псу в будке, заставляя то и дело вылезать наружу и настороженно принюхиваться. Но нет, зря мохнатый старается, ему не поймать густоту надежд и пыль опасений. К тому же, нанизанные на хлипкую нитку события вознамерились разбежаться. Казалось, ещё секунда и гости уйдут, оскорблённые и гордые.

Спасение утопающего вечера организовал сэр Герман Антохин: заёрзал на стуле, стал хлопать себя по карманам, быстро вытащил что-то из бокового кармана робы и бабахнул «огненным смычком» в потолок. Будь на небе отдел регистрации, там бы записали: «Скоропостижно исполнила цель своей жизни новогодняя хлопушка, не дотянув до срока двух дней». Иногда, скоропостижно бывает очень вовремя. Весьма кстати разноцветные кружочки конфетти осыпали собравшихся. Взгляды чуть потеплели. Возле Германа упал приз — свернутая в комок записка. Он развернул её и громко прочитал: «У Вас в наступающем году сбудется мечта!»

— Отличное начало вечера! — воскликнул Герман. — Народ, ну чего мы пыжимся? Можно подумать, Зинуля не предупреждала. Если приехали, значит, на всё готовы. Или я ошибаюсь?

Обведя взглядом друзей, Антохин добавил, повернувшись к Сергею:

— Мы готовы, Мастер, и давно. Варите свой ураган.

Колыхнулось пламя в камине, треснуло полешко. Дом опять обрёл уют. Снежинки обрадовались продолжению спектакля.

Новеев подбодрил:

— Друзья, не придавайте таким моментам большого значения. Это разум отыгрывает старые схемы. Раскрою небольшой секрет: я пришёл не себя показать, а посмотреть как ВЫ реализуете свой выбор. Потенциалы пробуждения давно притянуты, дело всего лишь за реализацией и она может нагрянуть в любую секунду!

Просто слова, но как много они значили для собравшихся. После той, самой первой мысли о смысле жизни, они прошли долгий путь. Это сейчас, оглядываясь назад, можно увидеть насколько заботливо была проложена дорога. Никаких случайностей, всё просто и нежно. Было абсолютно не понятно откуда сваливаются беды, почему рвутся отношения, и где взять сил для прохождения всего этого кошмара. Родные и знакомые не понимали. Кто-то открыто смеялся, кто-то забыл про давнюю дружбу. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что сами себе устроили по незнанию, по слабой осознанности. Дракон пробуждения сверкнул красой. И вот, один из Мастеров говорит, что всё было не зря…

Слезы брызнули из глаз Зинаиды. Она поспешно убежала на кухню.

— Зинуля у нас часто вот так, — пояснила Мария.

— Да…, — вздохнул Сергей. — Я чувствую, чем для неё стала смерть мужа. Как бы там ни было, баланс вернётся. Может быть, сегодня, а может и позже. Там, где вы сейчас находитесь, это уже не важно. Эхо не слышно на вершине горы.

Тихо, как мышь, вернулась Зина, села за стол, смущенно улыбнулась. В ответ ей заулыбались снежинки на окнах. Ветер сорвал с крыши пласт снега и разметал по двору в порыве радости.

Все облегченно вздохнули. Даже суровый взгляд Бутана потеплел.

Оглядев компанию, Сергей удовлетворенно кивнул, и продолжил:

— Итак, суп триколе готовиться очень просто. Андрей, набери-ка снега в кастрюльку, что любезно предложит Зинуля, и поставь её прямо на угли в камине.

Зина шмыгнула на кухню, да так быстро, что сержанту пришлось уже вслед кричать «Не надо тарелок! Принеси чашки!» Неторопливо, словно экономя силы в дальнем походе, Привалов ушел за снегом. Его одолевало беспокойство, родившееся из несоответствия манеры разговаривать Новеева и его молодости. Парни в двадцать лет не говорят так. «Какая мне разница? — оборвал поток бурлящих мыслей Андрей. — Да пусть хоть ямбом глаголет, лишь бы толк был.» Как ни странно, помогло. Возвращаясь, Андрей уже не думал о витиеватости в речах сержанта.

Пока ждали снег и чашки, Сергей устроил лёгкий опрос. Начал с Бутана, поинтересовавшись планами на следующие турпоездки.

— Не решил ещё, — ответил Татарников. — Смотреть на монахов и горные кряжи мне уже не хочется.

— А что хочется?

— Хочется посидеть с удочкой в тихом месте. Посмотреть на небо, болтая ногами в прохладной воде и ни о чем не думать.

Ветер за окном затих. Он вспомнил летние деньки, воздушных змеев, тополиный пух. Да, летом хорошо и спокойно. Бутана можно понять.

— В свете нынешних духовных учений это выглядит продвинуто, — улыбнувшись, согласился сержант и обратился к Герману. — А у тебя, наверное, другие представления об идеальном отпуске?

— Мой идеальный отпуск должен длиться всю жизнь!

С лёгкой усмешкой Новеев кивнул. Герман поспешил уточнить:

— Пусть будут рядом казино, рестораны, горные лыжи. И самое главное — в десять вечера все должны спать, чтобы не мешать друг другу видеть сны.

— Похоже, лучшую часть жизни ты проводишь во сне, — заметила Мария. — Наверное, поэтому и не женился, чтобы ночью не отвлекаться.

— По крайней мере, у меня есть хоть какая-то причина!

Марии не пришлось отвечать на колкость, так как вернулись Зина и Андрей. Пузатое произведение кастрюльного мэйнстрима тут же отправилось в камин, а чашки были расставлены на белой скатерти. Убрав конфетти от хлопушки со стола, Зина положила в центре бамбуковую подставку для кастрюли и половник.

— Привал, мастерски ты кастрюльку пристроил! — похвалил Антохин. — Ровно, как на плитке, и не обжёгся.

— Понюхаешь туманов с моё, научишься. Я вот не удивляюсь, как ты розетки клепаешь и ни разу под напругу не попал.

— Сто раз попадал. Бодрит здорово, рекомендую.

Сержант подал знак рукой.

— Как только огонь начнёт топить снег, можно будет закладывать суп. Каждый из вас сформулирует три самые важные для себя мысли, вопросы, желания или ещё что-то, что наполняет вашу жизнь сейчас. Мне останется только перевести эти энергии в воду и суп готов!

На несколько долгих секунд лишь потрескивание огня в камине нарушало воцарившуюся тишину. Тающий снег робко подал голос, зашипел на пузатых боках кастрюли.

— Вода как-то особенно на нас повлияет? — спросил Бутан.

— За тем и собрались! Отхлебнув всего глоток, вы навсегда станете другими. — Лица присутствующих одеревенели. Сергей, помахав накрест руками, уточнил: — Нет, просветление таким образом не достичь. Но кое-что полезное случится наверняка.

Широкая улыбка Новеева была слишком широка и сладка. К тому же, глаза постреливали так хитро и так быстро бегали от одного участника собрания к другому, что не оставалось никаких сомнений в том, что всё происходящее — западня. Не успевшая просушить реснички Зинаида робко спросила:

— Это не сильно нам жизнь осложнит?

— Смотря, что вы под этим подразумеваете, — ответил безжалостный Новеев. — Я знаю, вы начитались умных книг, посещали семинары и всё такое. Вы в теме. Как водится в подобных случаях, я отвечу коронное — по вашему выбору!

Любо дорого было посмотреть на лица недавно уверенных в себе людей. Новеев просто пожирал глазами собрание. С нескрываемым удовольствием он заглядывал в глаза и комментировал…

— Герман, тебе жаль расставаться с прежним миром? Уютная норка в спальном районе, счет в банке регулярно подпитывающийся от ночных шабашек…

В ответ Антохин машинально утер нос кулаком.

— А у тебя, Мария! Что тебя волнует настолько, что больше не можешь с этим жить? Как глубоко согласна нырнуть?

— Так и будем болтать? Не могу сосредоточиться, — проворчал Бутан.

— Да зачем сосредотачиваться? — всплеснув руками, удивился Новеев. — Чтобы погрузиться в разум по самое не балуйся? Наоборот, я предлагаю отказаться от глубокомыслия и довериться чувствам. Сколько раз вы собирались это сделать, но так и не удосужились. Постоянно что-то отвлекает, что-то происходит. Открою ещё один секрет: это вы сами себя отвлекаете. Вы оттягиваете момент, когда надо принимать решение. В ответ на ваше перетоптывание появляются срочные дела, проблемы, драмы.

«А сегодня мы попались! — необычно ясно осознал ситуацию Антохин. — Спешить некуда. Как-то просто всё получилось. Собрались снег варить. Неужели поможет?»

Кастрюля в камине набрала тепла. Снег стал медленно оседать на дно. Половина снежинок на окне упала в обморок от вида погибающих собратьев.

С грохотом отодвинув стул, сержант встал и подошел к камину. Присел на корточки, протянул руки к огню. Совсем как обычный человек греет озябшие руки. Зажмурился от удовольствия, чувствуя тепло охватывающее ладони. Неторопливо сказал:

— Мы можем проболтать всю ночь. Можем даже не сварить этот суп и разойтись ни с чем. Но раз уж так всё идеально сложилось, почему бы не воспользоваться случаем и не попробовать адское варево?

Мария посмотрела на Новеева и залюбовалась выражением принятия, лучившимся от его улыбки, закрытых глаз и всей фигуры. «Вот бы мне так научиться жить! — подумала Мария. — Полно, чувственно. А то тлею, словно в долг жизнь взяла. Боюсь потратить на любовь, на удовольствия». Подумала, и волна жара от огня накатила так, что мурашки по спине.

— Первый пошёл! — громко объявил сержант, потирая руки. — Уже что-то. Не зря собрались, не зря!

«Ой, это он про кого? — испуганно вспорхнули мысли Марии. — Неужели я? Не может быть, это было что-то мимолётное, несерьёзное. Наверное, кто-то другой определился.»

— Говорить вслух задуманное не обязательно? — спросил Привалов.

— Если есть желание, можно и сказать. Обычно чувства точнее описывают то, что занимает человека. Поэтому мне легче работать напрямую с чувствами. Вы просто вспоминайте мысли, какие-то эпизоды из жизни. Действительно значимые вещи себя проявят.

Андрей попытался вспомнить заготовленные вопросы. Их накопилось пруд пруди. Да всё какие-то мелкие. Такого, чтобы ткнуть пальцем и сказать «это меня гложет» не видать. Загрустил Андрюха, взгляд упёрся в собственные руки. Длинные сильные пальцы с резко выпирающими суставами. Изрезаны, истыканы, обожжены и отморожены так, что живого места нет. «Вот, блин, руки, — сам себе удивился Андрей. — Раньше не замечал, во что они превратились. Каждый шрамик — память о походе или соревнованиях. А на кой мне эта память? Ещё молодой, а кости уже на погоду ноют. Эх, туманьё-туманное, плюнуть бы на всё и пожить тихо, спокойно. Задолбали уже все эти маршруты-парашюты… Только я себя знаю, «турбратан Привал» не остановится. И что не даёт покоя? Вроде всё повидал, везде был… Чего-то хочется, а чего не пойму…»

— Второй пошёл! — довольно ухмыляясь, огласил Новеев.

Все зашевелились переглядываясь. Первоначальная скованность пропала. В глазах засветился интерес.

— Сергей, можно вопросик? — спросила Зина. Сержант кивнул. — Ты можешь устроить мне разговор с Димой, моим мужем?

Фш-ш-ш! Фыркнула кастрюля в камине.

— А ты представь себе, что он слышит, — тихо ответил Новеев. Встал, потянулся, рукой задел шкаф, стоявший у стены. Посмотрел на царапину — пустяковая. Со вздохом повернулся к Зине. — И это не очень далеко от истины, между прочим. Ты думаешь, он просто так ушел и всё? Присмотрись к ситуации, ты теперь вольна разворачивать жизнь по-новому, собственным курсом. Разве не полагалась ты на мужа чуть ли не во всех случаях? Нечто похожее произошло у вас лет двести назад, но время тогда было другое на Земле, и роли у вас были другие. Сейчас вновь твой выход на сцену, а он в первом ряду партера. Один во всём зале смотрит на твою игру, то смеётся, то плачет. Музыка играет, прожектора горят. Всё крутится-вертится и ты в лучах света, одетая по моде рая. Время выбирать костюм: печальной вдовы или яростной вьюги? Или ты сотворишь совсем новый образ?

Уши Зины покраснели. Потом она решила, что слова про моду рая всего лишь метафора и успокоилась. Мысли унесли её далеко-далеко. Улица, осенний вечер, звуки спектакля из окна театра. Серая понурая лошадь ткнулась носом в афишу, отказалась читать неровный почерк и побрела дальше. Цоканье копыт, лужа, холод. «Откуда эти воспоминания? — удивилась Зина. — Какие-то царские времена. Тоска смертная!»

Словно услышав зов о помощи, ветер бросил в окно охапку снега, гакнул в трубу. От неожиданности все вздрогнули. Заулыбались, заерзали возвращаясь из раздумий навеянных Сергеем.

— Хотел бы я посмотреть на Зинулю в костюме вьюги! — хохотнул Герман.

— Это твоё заветное желание? — ехидно спросил Сергей.

— Хм! Не так быстро, — возразил Герман. — Это было сказано просто так, глупая мыслишка.

Сержант откинулся на спинку стула, заложил руки за голову, потягиваясь.

— Да ладно, ничего так просто не происходит. Небось, надоела спокойная жизнь?

— Это у меня-то спокойная жизнь? — подняв брови, удивился Антохин. — Да ни минуты покоя. Кручусь, как электровеник…

— Всё это плагиат, — прервал Германа сержант.

— Как так плагиат? На кого?

— На хомячка в колесе. Ты лучше взгляни свободнее на жизнь.

— Я и так свободен,- не унимался Герман. — Денег хватает, начальство не жмёт, семьи нет. Куда ещё свободнее?

— Да ты даже напиться не можешь, как следует!

— Ну, это ты зря, — вступился Татарников. — Что-что, а пить он умеет.

— «А пить он умеет», — передразнил Сергей. — Пить и думать «как бы не напиться», есть и думать «как бы не разжиреть», мечтать и бояться свершения грандиозной мечты.

— Так что ж теперь, упиться в зюзю и мечтать о дирижабле?! — вошел в азарт Герман. — Где же тогда найти место для просветления?

— Сразу за дирижаблем, левее похмелья, — подала голос Мария.

Все с любопытством посмотрели на неё. В пылу спора никто и не обратил внимания, как она сняла толстовку. Сидит теперь в лёгонькой футболочке, светит бледными локотками. На футболочке спереди фотография лесной полянки: ярко-зелёная трава, жёлтые одуванчики, васильки со сверкающими огромными каплями росы на голубых лепестках. Сверху что-то интригующе написано тёмно-синими вензелями. Привалов потянул за рукав футболки, надпись разгладилась на выразительных холмах, и Андрей прочитал:

— «Роса блестит весело!»

— А, собственно, почему весело? — прищурившись, спросил Герман.

Мария встала и повернулась спиной. Оказалось, надпись продолжалась сзади. Герман прочитал:

— «Скоро взлёт!»

Первым обрёл дар речи Андрей:

— Оп-ля! Марийка, сама придумала?

— А хоть бы и сама, — с вызовом в голосе ответила Мария и тут же ловко перевела стрелки: — Бутан, о чем задумался? Неужели собрался дирижабль купить?

Боря вздохнул, повернулся к огню. Отблески пламени затанцевали на бритой голове.

— Дирижабль, ага, покрасить и выбросить… В каком-то ченнелинге я вычитал интересную мысль: «Просветление — это естественный процесс.» Ну, а раз естественный, то ничего делать не надо, ничему учиться не надо. Захотел — стал просветленным. И раньше мне попадались в литературе похожие намёки, но только недавно я врубился, о чём они. Моя задумчивая коробка передач наконец-то сработала. Но на выхлопе ничего не появилось. Сержант, в чём фишка? Ты-то как «взломал границу»?

— Брось, забудь, — отмахнулся Сергей. — Нечего тут разбираться. Границы на самом деле нет никакой. Что посмеешь, то и пожнёшь.

— Если так просто, то почему так сложно? Да, бывает временами, кажется, что ещё чуть-чуть и соскользну в неизвестность. Но искра быстро проходит и ничего не меняется. Что значит это ваше фирменное «выбрать просветление»? Ну, выбрал я, и уже давно. Занимался по разным системам. Дошёл даже до того, что тупо ходил и постоянно внушал себе «Мастер, просветленный, Мастер, я выбрал просветление…». Толку — ноль целых ноль десятых.

— И в чём вопрос? — тихо спросил Сергей.

— Я хочу знать: почему буксую! — рявкнул Бутан и хлопнул ладонью по колену.

— Пусть это войдёт в суп…

Гидравлический домкрат внутри Татарникова перепустил клапан. Бутан сразу обмяк, откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Волнение, резко накинувшееся на него, куда-то пропало. Взамен появились тоска и вялая боль в затылке. «Сейчас передо мной живой просветленный Мастер. Ну и что? Это ничего не меняет. Я как был дундук, так и остался. А если быть честным с собой, то стало ещё обиднее. Он смог, почему я не могу? Хотя, нет. Мне уже не обидно, да и не было обидно никогда. Чувство какое-то незнакомое. Наверное, так себя чувствует иголка патефона срываясь по царапине. Заменить бы пластинку, а лучше сразу выкинуть патефон. Как надоела эта возня с просветлением! Чего-то ждешь, надеешься…»

Задумчивость Бутана дотянулась до остальных. Время словно убавило ход.

В камине громко треснуло полено. Герман обернулся, заглянул в кастрюльку. Когда её только принесли, снег горкой высился над краями. А как растаял, то вода лишь на палец прикрыла дно.

— Вот так и мы, как этот снег в кастрюле, — сказал Герман, прерывая общую задумчивость. — Сначала много чего из себя строим, из краёв выпираем. А чуть жарковато станет — едва донышко прикроем.

— Ты это к чему? — подозрительно спросила Зина.

Ответить Антохин не успел. Зазвонил телефон у Марии. Разговор был недолгий. Короткие «привет, ага, пока».

— Макс звонил. Твой телефон, Зинуль, не доступен. Он сказал, что не приедет и выслал тебе письмо на «мыло».

Зина проверила мобильник, всплеснув руками, посетовала:

— Опять не работает. Как выпал вчера из кармана, так и начал глючить. А я уж обрадовалась, думала, мир забыл про меня. Наверное, новый покупать надо, этот старый уже, Дима дарил…

Слёзы заблестели в глазах Зинаиды. Она спешно упорхнула на второй этаж за ноутбуком.

Тем временем, Андрей достал кастрюльку из камина и водрузил на подставку в центре стола. С видом алхимика Сергей взял половник и стал помешивать воду.

— Что скажете, народ, уместнее было бы надеть поварской колпак или мантию чародея?

— Да что угодно, лишь бы стринги не было видно! — брякнул Герман.

Снежинки на окне опешили от такого панибратства с Мастером. А публика в доме восприняла нормально, посмеялись, да и только.

— Ты думаешь, что просветленные носят стринги? — зловеще прошептал Сергей и радостно ответил на свой же вопрос: — Ага, вот почему ты стремишься в наш клуб! Могу я поместить в суп это твоё стринговое желание?

— Ничего подобного! Я протестую! И вообще, я вспомнил моё самое страстное желание — хочу ясно видеть, что приближение к просветлению есть. Мне нужны доказательства того, что я иду правильным путём.

— Как скажешь, — ответил Сергей и махнул половником над кастрюлей, как дирижерской палочкой.

Сверкнула нержавеющая сталь и волосы встали дыбом у Германа. Внезапно он осознал, что каждое слово, слетевшее с губ, имеет определённый вкус, свою кровь и желание родиться. «Кто это сказал? Разве я это хотел сказать? У меня же совсем другое на уме. Я же приготовил заранее вопросы… Кто рулит мной?» Мысли закружились, унесли. Приятно потяжелела голова, тёплая лень расползлась по телу. «Покой, мне нужен покой…» Поддавшись теплоте, Антохин начал сползать под стол, но друзья вовремя подхватили. На шум прибежала Зина, кинулась к аптечке, но Сергей посоветовал просто отнести парня на кровать и оставить в тишине.

 

Продолжение 

 

«Свет от лампы устал падать» Виталий Вас...

Свет от керосиновой лампы устал падать. Золотыми каплями стал истекать на письменный стол. По бумаге расплывалось сияющее пятно, а в избушке сгустились тени. Художник заинтересовался, ткнул кисточкой в край, оценил тягучесть пятна: «Свет, как мёд. Странно. Неужели я заснул?» Для проверки художник понюхал кисточку — запах краски есть, значит, не сон. Прибежала знакомая мышь, попробовала свет лапкой и ужаснулась. Скорчила такую рожицу, что художник засмеялся. Смех звонкими искрами рассыпался по избушке. Легко занялась огнём занавеска. От неё огонь перекинулся на скамейку, потом на кровать. Не успел художник вскочить со стула, как уже вся избушка вспыхнула бенгальскими огнями. Художник посмотрел на ладони и опять удивился: «Отчего огонь не жжёт?» Языки пламени проходили сквозь руку, выставляя напоказ тайны сплетений сосудов.